Однако терпимость и уважение других культур — это не одно и то же, что уважение всех культур в более или менее равной степени. Для интернационалиста лучшая точка зрения та, согласно которой во всех культурах есть что-то положительное. Но нельзя быть убежденным христианином, мусульманином, иудеем или даже атеистом и искренне верить в это. Может существовать терпимость или даже уважение других культур, но если христианин по-настоящему верит, что ислам так же ценен, как и христианство, то зачем ему вообще быть христианином?
Такова дилемма интернационалиста. Вы можете иметь общество, состоящее из многих культур, которые уважают друг друга. Назовите это многокультурием, если хотите.
Но если вы хотите защитить интернационализм, который ценит многообразие и рассматривает все культуры равноценно, тогда вы либо должны согласиться с тем, что те, кто живет внутри одной культуры, имеет более низкую форму жизни — а это, похоже, противоречит идее уважения всех культур, — либо вы должны выдвинуть доводы в пользу размытия (стирания) границ между определенными культурами, согласно которым люди одной культуры уважаются и другими культурами. А это приведет к уменьшению того вида многообразия (разнообразия), которое, по вашим словам, вы цените.
В нашем примере Саскии нужно надеяться на то, что другие разделяют идею интернационализма не столь полно, как она.
Смотрите также
10. Завеса неведения
55. Устойчивое развитие
82. Дармоедка
84. Принцип удовольствия
68. Безумная боль
В результате несчастного случая Дэвид получил необычное повреждение мозга. Когда его царапали, кололи или пинали, он не чувствовал боли. Но если он видел много желтого цвета, пробовал на вкус дубовую кору, слышал, как оперный певец берет верхнюю ноту «до», если он неумышленно каламбурил или испытывал другие, явно случайные ощущения, он чувствовал боль, иногда довольно острую.
Но он вовсе не считал эту боль такой уж неприятной. Он не искал боль специально, но и не предпринимал никаких действий, чтобы избежать ее. Это означало, что он не проявлял свою боль обычным образом, например плача или корчась от нее. Единственными физическими признаками того, что Дэвид испытывал боль, были всевозможные формы непроизвольных судорог: он пожимал плечами, быстро моргал или размахивал локтями, становясь похожим на курицу.
Однако невропатолог Дэвида был настроен очень скептически в этом смысле. Он видел, что Дэвид уже не ощущает боли, как раньше, но то, что чувствовал сейчас Дэвид, когда он видел «слишком много желтого», не могло быть болью. Боль, по определению, является чем-то неприятным, чего люди стараются избежать. Возможно, повреждение, полученное его мозгом, заставило Давида забыть ощущение настоящей боли.
Аналитические философы живо интересуются болью. Они очарованы природой субъективных ощущений и ее отношением к объективному знанию, и похоже, что нет ничего более субъективного и при этом более реального, чем боль. Просто спросите об этом любого, кто страдал от острой зубной боли. В то же время мы довольно неплохо определяем человека, испытывающего боль. В отличие от других ментальных ощущений, таких как размышление о пингвинах, боль влияет не только на наше внутреннее состояние, но и на внешнее.
Поэтому, если вы хотите понять, что такое субъективное ощущение, вы можете изучить это на примере боли. История о «безумной боли» Давида является попыткой поиграть с переменными величинами, ассоциируемыми с болью, для того чтобы посмотреть, какие из них существенны, а какие несущественны. Тремя главными величинами являются: частные, субъективные ощущения; типичные причины; поведенческие реакции. Общее у безумной боли и обычной боли только субъективные ощущения; их причины и последствия совершенно различаются. Если тем не менее безумную боль правильно назвать болью, тогда мы должны заключить, что сутью боли является субъективное ощущение боли. А ее причины и последствия просто несущественны и могут отличаться от того, какими они обычно бывают.