Свинцовая строчка

Тася, я писал несколько раз на завод, но так ничего и не выяснил. Зайди к Анастасии Александровне и узнай, можно ли что-либо на заводе достать: лампы, шнур и т. п., если да – постараюсь приехать. Узнай и напиши, это было бы здорово, а то у меня здесь абсолютно ничего нет. Интересно, сумел ли Игорь Пузырев на заводе что-нибудь достать? Для меня это сейчас самое важное.

Никогда я не писал писем выпивши, ибо обычно сначала идут разговоры, а затем спать хочется. А сегодня решил написать. Мы попарились в бане с веником, потом распили пол-литра хорошей московской водки (приятелю из Красных Баков прислали), закусив салом и чесноком. Сейчас вечер, дрожит земля от далеких огневых налетов – это у соседей. У нас тихо – война не всегда и не везде.

Люди учатся, я каждый день на курсах радистов читаю радиотехнику. Многие части переброшены под Сталинград, а мы так и остались в этих болотах. Были разговоры о нашем отъезде, но все они кончились. Хорошо только то, что отсюда и только отсюда можно легче всего попасть в Германию, хотя бы в Восточную Пруссию. Мы первые дадим возможность немцам услышать запах гари в немецких городах. С юга не дойдешь до Германии, да и отсюда это будет далеко и не скоро, поэтому в 43-м году меня не ждите.

Из приемника, что стоит передо мной, льются звуки вальса. Вспомнил Миколку, жалко, что он не здесь: тяжело ему в тылу. Сущинский, Костяня – вот этим идет быть на гражданке. Опять вспомнил пожелание Сущинского, что пора закругляться с жизнью, но я не сержусь на него. Не боюсь отправиться к Богу. Только полностью присоединяюсь к мнению Григория Мелехова: «Хорошо умереть во сне», а наяву все-таки страшно. Правда, Андрей Болконский даже не лег, когда около него упала граната, он хотел пристыдить своего адъютанта, но не успел… все кончилось. В Казахстане есть животное – скорпион, если вокруг него обвести кольцо керосином, то он обежит вокруг несколько раз и, не найдя выхода, убьет себя – скорпионы не боятся смерти.

Выводов не делаю!

18.01.43

Ночь! На улице стоит одурманивающая погода; луна светит так, что можно читать. Вечером идешь по узкой лесной дорожке и хочется чего-то другого, ненастоящего. Сейчас выходил из блиндажа, постоял, посмотрел – здорово и хорошо! В блиндаже все уснули, только я один сижу и пишу, правда, я уже поспал около 5 часов (с 7 до 2) под вальсы и танго, а сейчас, наслушавшись музыки, все спят.

Идешь поздно, даже ночью, в лесу по дороге, и знаешь, что кругом только лес, на сотни километров нет ни одного домика, ни одной баньки, а чувство такое, что идешь по городу. Слышны далекие выстрелы пушек, редкие очереди пулеметов, горизонт освещается непрерывными ракетами, но это не бой, не война, а так люди дают знать о себе, что они не спят. Идешь и чувствуешь, что везде, в 500–1000 метрах от тебя, по овражкам, по лесу, под землей, есть люди, но их не видно. Приди на КП любого полка – кроме леса, ничего; если с тобой знающий человек, то он подведет к елке, а под корнями дыра, залезешь туда – горит печь и спят люди. Вот и сейчас рядом со мной топится печка, дрова горят 24 часа в сутки, их здесь не экономят.

Вчера был особенный день; друзья сказали, что если после войны я буду писать книгу, то этот день необходимо выделить. У нас были пельмени! Да-да, настоящие пельмени с уксусом, с перцем, с водкой. Вы скажете: «Что это за война, какой-то дом отдыха».

Да, похоже, мы стоим на тихом участке и война о нас забыла. Фронт велик, но не везде воюют, потому что не хватает людей. А у нас было «жаркое» лето и неприятная осень. Были дни, когда над головами висело до 70 самолетов. Мы много наступали, иногда отступали, но как-то не так. Дивизия терпит пока одни неудачи, но это еще не конец.

Моя военная жизнь начиналась хорошо. Помню последний день на Ромадановском вокзале в Горьком – меня никто не провожал, я не люблю этого. Друзей всегда провожали с шумом: Кирика, Аську, много раз провожали Миколку. Помню, раз Лелю я сажал в вагон пьяного (между прочим, ему очень хотелось со мной поцеловаться).

Я уезжал один, надолго, возможно, навсегда. Стоял хороший день, сидел я на подножке вагона (мое любимое место). Смотрел: промелькнула Мыза, где недавно компанией ели арбузы, завод, который я покинул без сожаления, затем пошли родные поля, Ройка, Кудьма, где когда-то ловили рыбу и раков. Я впервые уезжал из Горького с легкой душой, уезжал в неизвестность.

Ниночка Орлова написала, что собирается в Горький. Возможно, она уже у вас. Возможно, ей повезло. Правда, она болела, но что с ней – не сообщает. Если она в Горьком, скажите ей, пусть мне напишет оттуда о своих впечатлениях. Тася, я хочу знать, где сейчас Сущинский, Миколка, Волька, какие у них звания. Я жду также обещанных фотографий, но чувствую, что от вас этого не дождешься.

У подавляющего большинства есть фотографии, напоминающие о прошлом, а у меня нет. Я и здесь, на войне, фотографией занимаюсь иногда, но карточек не имею. А после долгой разлуки, вероятно, неприятно глядеть друг на друга и видеть, что постарели.

10.02.43