Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Oh, my god, так вляпаться! Митя, а как будет “так вляпаться”?

– Можно сказать You got me! А можно попроще – shit! Или Holy Shit!

– Так давай еще раз. Bella, Release me!

– Lenya, there’s no release!

– Shit!

– А ты думал?! Митя, как будет “а ты думал?”

– Можно сказать No way, Jose!

– Леня, ты у меня теперь будешь Хозэ. Давай еще раз сначала.

– Bella! Release me!

– No way, Jose!

– Митя, а как сказать, “Я тебя сейчас убью, сука ты такая!”

– Это же ваша жена, может, можно как-то повежливей?

– Мы сейчас не муж и жена, мы набираем язык.

– Ну скажите ей I’m gonna kill you, bitch!

– Белла, ты все поняла? I’m gonna kill you, bitch!

– Shit!

Они были талантливыми ученикам, эти Белла и Леня. Белла работала парикмахером, а ее Леня – электриком. Они наращивали свой словарный запас просто на глазах и безо всякого Эккерсли, грамматики, времен. В их положении это был лучший способ учить язык, который через несколько месяцев должен был стать основным языком их общения с окружающим миром.

В “Голоде” был кадр, которым я любовался столько раз, сколько видел его – Денев стояла в полумраке комнаты у вазы с белыми лилиями. У нее было немного тяжеловатое лицо, точеный нос, полные красные губы, зачесанные назад и собранные в тугой узел волосы, темные глаза, а рядом светлели на глубоком черном фоне немного размытые звезды распустившихся лилий. Как она могла полюбить эту макаронистую докторшу Сюзен Сарандон – непонятно. Когда та ложилась к ней в постель, я отворачивался, чтобы не видеть ее бледного, мятого тела, с провисающим животом. И в этом фильме было еще одно достоинство – несколько кадров Нью-Йорка. Я прекрасно понимал, что в таких особняках с лестницами и скульптурами, в каком жила Мириам, живут немногие, но в фильме мелькали и улицы Нью-Йорка. И хотя город по большей части оставался за кадром, я ощущал, как он, огромный и очень светлый, гудит и подрагивает от напряжения кипящей в нем жизни. И этот город влек, как цеппелиновских викингов влекла их Валхалла.

Valhalla, I’m coming!

A-a-a-a-a-a-a-a-a-a-a-a!

Конечно, Нью-Йорк был их Валхаллой. Он не мог не влечь молодых ребят из скучного, чопорного, дождливого Лондона.

There’s feeling I get when I look to the West,

And my spirit is crying for leaving.

Когда я спрашивал некоторых своих учеников, могут ли они прислать мне на видео концерт “Цеппелина” в Медисон-Сквер гардене, все отвечали одно и то же:

– Зачем тебе запись? Приедешь – пойдешь в этот Медисон-Сквер гарден сам.

Даже не давая на то согласия, мы с Наташей стали частью гигантского отъездного потока. Теперь мы часто оказывались за столом с людьми, к кругу которых себя причисляли: инженеры, учителя, врачи. Теплые, культурные люди, которые сформулировали все устремления своей жизни в нескольких коротких лозунгах: “надо валить!” и “там будешь жить, как человек!” Каждый под этими словами понимал свое: свободные поездки по миру с американским паспортом, дом с бассейном, роскошную машину, модные джинсы, обувь, любимую музыку, книги, кино. Жизнь без мучительных забот о завтрашнем дне. Все то, чем мы жили раньше, хорошее и плохое, радости и печали, как будто испарилось, перестало принадлежать нам.

Впервые я задал вопрос Наташе о том, хотела бы она уехать, на проводах Ларисы и Вадика. Они устроили их на Крыше морвокзала. Было жарко, шумно, пьяно. Оркестр постоянно получал заказы на исполнение песен специально для “наших любимых Вадика и Ларисы” или “наших дорогих Маши и Паши”, для “Оли и Коли” – других пар, прощавшихся в тот вечер с друзьями. Потом вся крыша грохнула от смеха, когда наш старый приятель Марик заявил в микрофон, заплетаясь от выпитого, что он искренне желает всем сделать то, что завтра сделают Вадик с Ларисой. Всем было ясно, что завтра они сядут на поезд, отправляющийся в Чоп.

Стоя у перил, за которым открывался вид на порт, ржавые сухогрузы и краны с раскоряченными ногами и сломанными шеями, Наташа, словно ждавшая моего вопроса, сказала:

– А что бы я там могла делать? Я по специальности филолог, кому я там нужна?

– Ты себе не представляешь, какое там число профессиональных школ! – сказала Лариса. – Моя сестра здесь окончила консерваторию с дипломом музыковеда. Там она проучилась год в колледже и сейчас имеет свое туристическое бюро. Большие туристические компании постоянно дают им бесплатные путевки, она уже объездила весь мир, при этом неплохо зарабатывает. Они уже имеют свой дом.

“Неплохо зарабатывает” и “свой дом” были типовой концовкой рассказа о судьбах уехавших.

– Можешь пойти в университет и преподавать русский, – добавил Вадик. – Слушай, я не знаю ни одного человека, который бы не смог там устроиться.

Все казалось таким легким в тот вечер! И потом Вадик сказал:

– Митя, я тебе точно могу сказать, когда вы решите ехать.

– Когда же?

– Когда все твои ученики свалят, и ты в очередной раз потеряешь свой кусок хлеба. Или ты снова пойдешь работать в газету?