Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Все новое, – сказал я.

– Слушайте, зайдите в субботу вечерком. Посидим, как в старину. Послушаем музыку. Выпьем. Берите свою девушку. Я уверен, что какая-нибудь красотка. Я вас знаю.

Наташа с удовольствием согласилась, и мы, купив бутылку шампанского и торт, пошли к нему. Я взял с собой новый альбом Стинга, который только что купил у приятеля Толика. Приятель был моряком. Для него этот диск был большой ценностью. И денежной и культурной. Это был последний, только что вышедший, Стинг – Nothing but the Sun. Обладание им делало моряка специальным человеком. Представителем высшей касты. Брахманом. “Сто дашь?” – с вызовом спросил он, ожидая, что я отступлюсь, а он тогда сможет сохранить свою кастовую принадлежность. Ровно до тех пор, пока эти диски не повезут иностранные студенты и другие моряки. Через минуту он остался с одной сторублевой бумажкой в руках, а я ушел домой с его альбомом, чистым, холера меня забери, брахманом.

Спустившись в подвал Кащея с Наташей, я увидел его жилье ее глазами – не очень чистое помещение с запахом сырости, засаленные кресла, валяющаяся на полу окостеневшая, тронутая желтизной газета, вскрытая аппаратура. Время и разлука позволяли увидеть давно оставленные места такими, какими они в действительности были. Такой же неприглядной в свое время я увидел квартиру, где вырос.

Кащей был явно смущен. Он пошел за тарелками, и я слышал, как он со звоном перебирал их, скорей всего, выбирая чистые или просто приличные на вид. Вернулся он с двумя стаканами и одним настоящим фужером. Из нагрудного кармана пиджака торчали вилки и нож.

– Все тарелки грязные, воды с утра нет, так что давайте прямо из коробки. Вилки – чистые, тара – тоже. Приступайте.

Когда я открывал шампанское, он снова поднялся и принес бутылку коньяка.

– Слушайте, Митя, пускай шампанское девочки пьют, а мы с коньячка начнем. Для преодоления первых минут неловкости, так сказать.

– Да вы не стесняйтесь меня! – весело сказала Наташа. – Я – простая! Давайте мне тоже коньячку!

– Побойтесь Бога, какая же вы простая... – пробормотал Кащей.

Она действительно была непростая, она совершенно потрясающе выглядела в тот вечер, и я подумал: что бы ни говорили, а деньги делают женщину привлекательней. И дело не только в обуви, шмутках, косметике, а в том, как она себя чувствует и ведет: спокойной, уверенной, настроенной на праздник, и это производит совершенно убийственный эффект.

Ее реплика немного разрядила атмосферу, тем не менее после первой рюмки Кащей налил себе и опрокинул вторую. Потом позволил мне поставить Стинга. Я поставил сразу свою любимую песню Fragile. Она звучала на его аппаратуре убийственно. Слышно было, как скользят пальцы Стинга по струнам, как он дышит. Ощущение было такое, что он сидел рядом с нами.

– Нравится, как звучит? – спросил я Наташу.

– Не то слово! – шепотом ответила она.

Когда песня доиграла, я поднялся и поставил диск с начала, сделав звук потише. Кащей, снова наполнив стаканы, стал расспрашивать о кооперативе. Я отвечал, и он все качал головой, потом заключил:

– Это у них сейчас второй НЭП. Доконали экономику к едрене бабушке, теперь ничего не осталось, как дать свободу частникам. Сегодня пошел купить что-то поесть, а в магазине – русский стриптиз – голые полки. Старуха у прилавка стоит и плачет. Я ей говорю, мамаша, в чем дело, кошелек сперли? И уже приготовился ей рубчик дать. Нет, говорит, собачке колбасы не могу купить, кормить нечем. Вы давно в магазине были?

Наташа посмотрела на меня неуверенно, потом сказала виновато:

– Мы на базаре сейчас покупаем.

– Хм! – Кащей поднял свой стакан. – В таком случае не могу не выпить за долголетие вашего кооператива!

Мы чокнулись и выпили.

– Есть хороший анекдот, – продолжил он. – Один чудак слишком громко жаловался, что ничего нет. Ни колбасы, ни сыра, ничего! Ну, его взяли за одно место, отвели куда надо и думают: надо его пугнуть. Говорят, мы тебя сейчас, собака такая, за антисоветскую пропаганду и агитацию расстреляем. Поставили к стенке, а патроны взяли холостые. Ба-бах! Только дым развеялся, он поворачивается и говорит:

– Ну, елки палки, патронов и то нет!

Посмеялись мы все не очень весело. Он снова сделал звук чуть погромче. Играла, я помню, They Dance Alone. Кащей сказал:

– Что-то эта нудноватая, первая была получше.

– Она не нудноватая, – решил уточнить я. – Она – грустная. Это как в Чили вдовы жертв пиночетовского режима приходят на площадь с портретами своих мужей и танцуют такой похоронный танец.

– Хм! – Кащей ухмыльнулся. – Это как если бы у нас сейчас был царь-батюшка, а где-нибудь в Дюковском собирались потанцевать вдовы с портретами повешенных красных комиссаров.

Наташа посмотрела на меня с недоумением.

– Вам их не жалко? – спросила она.

– Очень жалко, – Кащей почесал затылок. – И которых по подвалам расстреливали, жалко. И которых в Сибири сгноили, тоже жалко. Человека не для этого мама родила, нет? Всех жалко.

– Лучше в свете парня нет, чем Августо Пиночет, – вспомнил я.

– В мире не знаю, а в Чили – точно, – сказал Кащей. – Знаете, когда он взял власть?

Мы пожали плечами.