Свирепый босс наперстянки

— Если ты хочешь продолжать дышать, не заканчивай эту фразу. Глубоко внутри я чувствовал, как мой гнев пробуждается ото сна. Под покровом тайны и держали взаперти...пока это не понадобилось.

— Извини, — покорно сказал Дмитрий.

Я предупреждающе наклонил голову, когда мы подошли к нашим личным конюшням. Тренер Хилариона провел жеребца вокруг двора, чтобы успокоить его.

После гонки Хиларион был шумным и полным адреналина. Его нужно было остудить, а потом накормить, иначе он сойдет с ума, когда ему на шею наденут венок.

— Хиларион, — поздоровался я.

Моя лошадь мотнула головой в мою сторону, заставляя тренера подвести ее, а жокей все еще сидел верхом.

— На дальнем повороте он ехал медленно, — сказал мне жокей. Но его спринт на последнем отрезке...Я чуть не взлетел на ветер. Если бы Роман был здесь, он бы коротко пошутил. Я потер нос Хилариона.

— Хороший мальчик. Его ноздри раздулись в знак согласия.

Жужжание телефона заставило меня проверить карман, и когда я увидел знакомое имя контакта, я отошел от любопытных ушей жокея и жестом пригласил Дмитрия следовать за мной.

— Олеся, — поздоровался я.

— Привет, Босс. Ну что там Хиларион выиграл?

— Да, он выиграл.

Олеся издала слабый радостный звук. Была только одна причина , по которой моя торпеда звонила, и это не было обсуждением скачек.

— Этот человек? — спросил я.

Глаза Дмитрия потемнели. Он провел ночь с человеком, который напал на Елену и Роксану, но не смог ничего из него вытянуть.

— Ничего. Олеся хмыкнула. Оба моих человека принимали свои неудачи близко к сердцу. Артем узнал, что его зовут Эдвард Эйнсворт. Но он не уверен, что это его настоящее имя.

— Похоже на что-то из тех книг, которые читает моя жена, — пробормотал Дмитрий. Я молча кивнул.

— Что он сказал? Ничего особенного, босс, — ответил Олеся. Он просто кричит.

Я посмотрел на поле. Хиларион немного успокоился, немного огорчив своего жокея. На помощь пришли несколько прислуг.

— Оставьте его на несколько часов, — распорядился я. Пора нам с ним немного поболтать.

Заросший монастырь все еще выглядел устрашающе, несмотря на то, что не использовался веками.

Когда-то форт использовался для защиты острова от моря, теперь он был местом встреч местных детей и туристов, но время от времени он был тихим и незащищенным.

Именно тогда он стал для меня игровой площадкой.

Ночь опустилась на форт, кромешная тьма нарушалась лишь городскими огнями и факелами.

Тени вытягивались и дрожали, когда я и мои люди двигались вдоль участка, двигаясь взад и вперед. Музыка сверчков была единственным звуком, сопровождающим наши шаги.

Темный. Тихий. Идеальный.

На третьем этаже, привязанный к стулу, сидел Эдвард Эйнсворт. Его поставили рядом с арками без окон, которые смотрели вниз, на землю, — молчаливая угроза, которую он мог обрушить одним движением руки навстречу своей смерти.

Порезы и синяки покрывали его некогда чистую кожу, доказывая, что все мои люди пытались нарушить его молчание.

Мои люди отступили в тень, когда я вошел в комнату, их глаза стали ярче, когда обещание насилия стало реальностью. Уважаемо все кивали в мою сторону, но никто не осмеливался заговорить.

— Мистер Эйнсворт, — тихо сказала я. Он резко повернул ко мне голову, изучая мое тело в темноте.

Кровь стекала по его губам, несомненно, дело рук Дмитрия. Вырывание и отрезание языков было его излюбленной техникой пыток.

— Т-ты ублюдок , — пробормотал он. Я шагнул в полумрак, держа руки в карманах.

Не было никакой необходимости угрожать. Мне не нужно было входить в комнату с оружием наперевес и ножом в зубах. Иногда отсутствие оружия пугало больше, чем его присутствие.

— Могу я называть вас Эдвардом? — спросил я. Эйнсворт тяжело дышал, изо рта у него капала кровь.

— Я не ... , — выдохнул он. Собираюсь тебе сказать. Дерьмо. Я медленно улыбнулся.

— Да? Так ли это?

Я приблизился к Эйнсворту. Страх мелькнул в его глазах, когда я подошёл ближе. Расскажи мне о своем Титусе. Преданность вспыхнула в глазах Эйнсворта.

— Титус убьет вас всех.

— Как он собирается это сделать? Эйнсворт улыбнулся, словно знал что-то, чего не знал я.

— Мужчина, который не может защитить свою женщину, вовсе не мужчина. Мои брови поползли вверх.

— Только не говори мне, что Титус — защитник прав женщин. Если так, то он, похоже, идет по неверному пути, — заметил я.

— Ты даже не знаешь... — глаза Эйнсворта блестели, а ухмылка была высокомерной. Считай свои гребаные дни, Тарханов...Тит идет за тобой.

— Я почти боюсь? — саркастически ответил я. Тогда почему он не показывается?

Эйнсворт снова закашлялся кровью, липкая субстанция запятнала бетон. Он промахнулся мимо моих мокасин на дюйм. Удачливый. Я повторил свой вопрос. Эйнсворт вытер окровавленный рот плечом и судорожно вздохнул.

— Скоро...уже... Он втянул в себя воздух. Я приподнял бровь.

— Тогда твой Титус, должно быть, не слишком запомнился. Я никогда не забываю лица. Эйнсворт снова тяжело вздохнул.

— Что ему нужно от этих женщин? — спросил я. А их зубы.

Он пожал плечами.

— Ничего...мне...не говорит.