Все еще в пижаме, он выглядел жалко слабым по сравнению с Константином, но даже если бы он был одет в лучший в мире костюм и галстук, Таддео никогда не смог бы излучать природную силу босса братвы.
— Таддео, — поздоровался Константин, отводя от меня взгляд. Но это не означало, что я могла свободно бежать; питбуль, которого он называл Романом, все еще наблюдал за мной.
— Прошло слишком много времени. Таддео плюнул в него.
— Иди к черту, русский ублюдок. Константин поджал губы в ответ на действия Таддео.
— Так вот как ты хочешь умереть, Дон Фальконе? Со слюной капающих с твоих губ?
Он поправил манжеты.
Вот так падут могучие Соколы!
— Тебе никогда не будут рады за столом, — тяжело вздохнул
Таддео, в последний раз пытаясь вцепиться когтями в кожу Константина.
— Ты и твои грязные соплеменники не можете захватить эту территорию. Он принадлежал Ла Коза Ностре на протяжении десятилетий.
— Уже захватили, — сказал Константин.
Он сунул руку за пояс брюк и вытащил пистолет.
Он сверкал в утреннем свете, вульгарно выделяясь на фоне ярких цветов и подстриженных газонов.
Мой желудок сжался.
Таддео побледнел, увидев пистолет, но умолять не стал.
Его взгляд скользнул ко мне. Я наблюдала, как он заметил мою невредимую фигуру, как меня окружили русские мужчины.
Его ноздри раздулись.
— Ах ты, предательская
— Хватит об этом, — жестко сказал Константин. Он взвел курок.
— Где ключ, Таддео?
— Я никогда не скажу, грязный ублюдок. Пошёл ты!
Я мельком взглянула на Константина, ища на его лице признаки того, что он понимает итальянские проклятия Таддео. Хотя я , поправлюсь судя по тону Таддео уверена, что он мог бы вполне догадаться.
— Ты уже покойник, Таддео, — заметил Константин.
Однако то, что я сделаю с тобой, прежде чем отправить в ад, вполне может зависеть от тебя.
— Очень хорошо. Он зажал пистолет между ладонями. И спокойно направил его на голову Таддео.
Я ожидала услышать какие-то последние слова, последнюю попытку вытянуть из него информацию, но выстрел эхом разнесся по всему утру, заставив замолчать птенцов и ветер. Таддео рухнул на землю с дырой во лбу.
Несмотря на столь чудовищный поступок, Константин справился с ним чисто и вежливо.
Константин засунул пистолет обратно в кобуру, разглаживая поверх него блейзер. Он повернулся, чтобы уйти. Один из мужчин спросил его что-то по-русски.
— Нет, — ответил Константин. Там не осталось ничего важного. Он оглянулся на меня через плечо, указывая рукой вперед.
— Ну же, Миссис Фальконе. Вас ждет рейс в Чикаго.
— Я не собираюсь возвращаться в Чикаго, — ответила я. Я остаюсь здесь.
— Если вы останетесь здесь, вас арестуют, — сказал он. Как только эти слова слетели с его губ, вдалеке завыли сирены.
— Ооо, они пришли слишком рано.
Его глаза встретились с моими, изящно изогнув бровь.
— И кого вы выбираете? Мы или они?
Я шагнула вперед.
Зажатая между двумя русскими бандитами, я сидела лицом к Константину Тарханову. Даже на заднем сиденье машины, которую возили как ребенка, Константин держался с неприступным высокомерием.
Было бы неправильно говорить, что кто-то еще в этом автомобиле был главным, включая водителя.
Если бы водитель захотел убрать нас с обочины, то это было бы по команде Константина.
Константин поднял на меня свои светло-карие глаза, в которых искрилось веселье. Всю долгую дорогу он листал газету, небрежно и беззаботно, словно только что не совершил государственного переворота. Как будто остатки пороха не запачкали его запонки.
— Миссис Фальконе? — выпалил он. Могу я вам что-нибудь предложить? Вода, водка?
Я почувствовала, как мои черты исказились в гримасе, прежде чем я смогла остановить их.
— Мне от тебя ничего не нужно.
Одним плавным движением он сложил газету.
— Это ведь неправда, правда? Ты хочешь, чтобы я разрешил тебе остаться в Нью-Йорке.
— Это не обязательно должен быть Нью-Йорк
Константин коротко улыбнулся, но больше ничего не сказал. Я не отвела от него взгляда, только идиот повернулся бы спиной к хищнику.
Его глаза блуждали по мне, рассматривая спутанные волосы
и помятый халат. По сравнению с ним я выглядела полудикой.
Но единственной реакцией, которую он показал, было поднятие бровей, когда он увидел мои испачканные чернилами руки.
Сколько себя помню, я всегда рисовала на себе.