Свисток

Какой была моя повседневность? Психотеррор, публикации на первых полосах, попытки шантажировать – этим занимались даже сотрудники такого представительного издания, как «Киккер». Ультиматум: «Если ты не согласишься на интервью, мы разнесем тебя в пух и прах и изобразим Тони Шумахера так, что хуже некуда».

Только не делай ошибок, Харальд! Бери все мячи, Харальд! Играй превосходно!

Это был единственный ответ, который я был способен дать на все происходящее. В ту пору я мог сойти с ума. Был клубком нервов. Марлис, конечно, страдала от этого, она даже предложила уехать из Германии. Она держалась просто потрясающе. «Я с тобой, даже если ты непреднамеренно совершил несправедливость». Однако мы всегда старались обходить тему Баттистона, вплоть до сегодняшнего дня.

Лечит ли время раны? Унимает ли гнев, убивает ли ненависть? Только отчасти. Забыли ли французы, простили ли меня? Этот вопрос возник, когда я вместе с «Кельном» должен был играть во Франции против «Сен-Жермена». И я хотел играть. Потому я воспринял довольно спокойно рев стадиона. Собрался на эту игру и стоял очень хорошо. Особого негативного отношения зрителей к себе я не ощутил. Но в аэропорту, когда мы прибыли во Францию, все было иначе.

После посадки меня поджидали сотрудники тайной полиции, которые доставили меня на стадион иным путем, чем других игроков команды. Действовать таким образом заставили угрозы террористических нападений.

«Черт возьми! – подумал я. – Для них ты – жуткий зверь». Я должен был выглядеть как диктатор, который боится расплаты, или как преступник, которого сопровождает целая армия полицейских.

Париж был только прелюдией к тому, что ожидало меня 18 апреля 1984 года в Страсбурге. Товарищеская игра ФРГ – Франция была приурочена к торжественному открытию нового стадиона «Мэно». Все 50 тысяч билетов были распроданы.

«Проверочный матч для Шумахера», «Как отреагирует публика накануне чемпионата Европы?», «Как покажет себя команда?»: пресса придавала этой встрече характер «французского реванша» за поражение на мировом чемпионате. В большей степени реванша над монстром Шумахером, чем над немецкой командой. Как и в Париже, изверг был скрыт от публики. Полиция и еще раз полиция – в автобусе, отеле, на тренировочном поле… На душе было тревожно. Но страха не было. Страх – плохой советчик. Это я запомнил с детства.

День игры. Посадка в автобус. Последний ряд справа. Окно занавешено. Наушники плейера – на голове. Петер Маффай. Наполненная чувством песня: «…убейте меня, только тогда можете быть уверены, что я не буду больше защищаться». Песня называется «Реванш», она абсолютно созвучна моему состоянию.

На пути к стадиону я получаю напутствия в виде обрывков ругательств и намалеванных свастик. Снова в ходу: «наци», «палач из Дахау».

Не хочу больше ничего слышать и видеть. Задраить люки. Со мной только Петер Маффай.

Хотели ли они видеть, как умирает футболист Шумахер? Сцену, подобную корриде, когда в конце ее наносится смертельный удар?

В отеле мы вместе с Рюдигером проанализировали положение, в котором оказался я: «Ты сломаешься или победишь. Ты должен одержать верх над публикой. Либо укротишь хищников, либо они навалятся на тебя. Ты должен собрать все свое мужество и за полчаса до игры – нет, раньше еще – в одиночку появиться на стадионе. Этим ты вызовешь взрыв ненависти и покажешь: ты понимаешь, что тебя хотят уничтожить. Ты будешь бегать в воротах как тот, кто ждет, когда его линчуют. Думай об этом, но не забывай самое важное: ты в абсолютной безопасности. У забора стоят полицейские. На тебя обрушится ненависть, невероятная, невиданная волна антипатии. Тебе нужно пережить этот дикий концерт. Яд должен в конце концов выйти».

Я знал точно: если сыграю плохо, со мной покончено, я попаду в отвал. По крайней мере для национальной сборной.

Мои позиции там и без того были ненадежными. Юпп Дерваль уже попытался однажды выставить меня из команды. Он заявил Бернда Франке, второго вратаря, на один из матчей в Мюнхене. Бернд повел себя очень честно, заявив: «Мне не заменить Тони. Он есть и остается лучшим. Мне 32, это значит: скоро на пенсию, финиш…»

Дерваль сдался. Только после этой игры в Мюнхене он стал поддерживать меня. В Страсбурге он выглядел нервным и боязливым. Даже не мог выдавить из себя улыбку.

Другие игроки старались продемонстрировать свою солидарность со мной. Все у тебя будет в порядке, – уверяли они.

Переодевание. Стадион гудел, как растревоженное осиное гнездо. На разминку я должен был выйти с Хорстом Кёппелем на целых полчаса раньше других игроков.

Десятиступенчатая лестница наверх, точно в середине стадиона. Уже видно стоящих повсюду полицейских в голубых униформах с длинными дубинками.

Я все еще стою внизу, оглядываюсь и глотаю воздух.

Мне нужно идти.

– Куда именно мы направимся? – спрашивает Хорст Кёппель.

– Туда, где концерт будет самым ужасным, – отвечаю я ему почти в трансе.