Свисток

Социальное самоутверждение через спорт – именно это произошло со мной. И я проводил параллели с судьбами других социальных аутсайдеров. Разве большинство прыгунов и спринтеров, побеждающих на олимпийских играх, не негры? Мне по сей день не ясно, почему это не все чернокожие стали чемпионами мира? В начале 80-х годов у нас в «Кельне» играл молодой негр. Звали его Тони Баффуа, было ему 18 лет, он выступал за молодежную команду «А» и очень хотел стать профессионалом. Однако играл нестабильно, легко терялся и падал духом. И этим в конце концов разозлил меня.

«Послушай-ка, – встряхнул я его. – Если бы я был черным, что для многих означает то же самое, что и дерьмо, если бы на меня также смотрели сверху вниз, тогда, черт побери, уже цвет моей кожи был бы для меня достаточным основанием, чтобы стать лучшим футболистом мира. Не разводи нюни. Покажи им, на что ты способен!»

К сожалению, ему недоставало хватки и такой, как у меня, обостренной восприимчивости к унижениям.

Учеба на танцевальных курсах. Мне было тогда шестнадцать. Я успешно одолел робость и танцевальный шаг.

Девушки были милыми, ногти на моих руках тщательно вычищенными. Я наслаждался общением с опрятными сверстниками, колой и минеральной водой и даже парой мальчишеских драк. Наконец – долгожданный выпускной бал. Первый выход в общество. И первая «драма» из-за одежды. Из моего выходного костюма я давно вырос. Двоюродных братьев-ровесников, у которых можно было бы одолжить костюм, у меня не было. Оставался лишь отцовский – добротный, темно-синий.

– Я не надену его, – протестовал я. – Отцовский костюм выглядит на мне как седло на поросенке. Я хочу собственный!

– А на какие деньги ты собираешься его купить? – спросила мать. – У тебя мания величия.

Скрипя зубами я влез в свежевыглаженный отцовский костюм – с подтяжками, потому что брюки были слишком широки. Среди принарядившихся курсантов я чувствовал себя бедняком из деревни. Редко когда я ощущал себя таким бедным. Я казался себе «белым негром» и твердо решил тогда как можно скорее избавиться от этой «кожи».

Я полностью сосредоточился на тренировках. Делая успехи, я рассчитывал попасть в составы различных сборных команд. И это мне удалось: округ Дюрен – первая ступенька; сборная среднего Рейна – вторая; запада ФРГ – третья; ступенька четвертая – юношеская сборная страны. Все шло как по маслу до конца 60-х годов.

Тренером юношеской сборной был тогда Герберт Видмайер, меня он заметил во время турниров. Решающей стала игра в составе юношеской сборной запада страны: в конце турнира пробивали одиннадцатиметровые. Из пяти я взял три. После этого все неожиданно заговорили обо мне: «Шумахер, «Шварц-Вайс», на этого парня стоит обратить внимание».

«Охотники» из клубов и НФС были настороже. Приглашение меня в молодежную сборную страны оставалось лишь вопросом времени. Большинство игроков молодежной сборной уже имели договор с одним из клубов бундеслиги. Юпп Рёриг, тренер молодежи «Кельна», предложил мне в один из дней поиграть за первую молодежную команду клуба. Мне было тогда шестнадцать, и я чувствовал себя весьма польщенным. Однако предложение скрепя сердце пришлось отклонить.

«Ты должен иметь профессию, – решила мать. – Футбол возможен когда-нибудь потом, но сначала ты научишься чему-нибудь порядочному».

Сказано – сделано: я стал медником. Физически сумасшедше тяжелое занятие.

После того как я сдал экзамен на звание подмастерья, вновь появился Рёриг. Откладывать было нельзя.

«Я иду. Мать согласна».

Это было для меня словно вторым рождением. Футбол, и ничего, кроме футбола, в душе и в теле. Каждый день. Божественно! Я был профессионалом, но пока еще без нынешних нагрузок, без атак прессы, без конкурентов, без давящей на тебя необходимости быть и оставаться первым номером.

Впервые в моей жизни я стал зарабатывать деньги, и даже много денег: 1200 марок в месяц – это в мои-то 18 лет. В последний год учебы я получал по 340 марок. А тут еще, кроме всего, полагалась годовая премия в 30 000 марок. В общем и целом больше 45 тысяч годового дохода. Я находил эту сумму громадной. Мой отец никогда не заработал бы таких денег, даже если бы он вкалывал день и ночь.

В юношеской сборной страны я играл уже очень прилично. И даже стал понемногу превращаться в звезду.

«Шумахер – молодец-парень», – слышал я то и дело. Но очень скоро стало ясно, что в игре моей есть и слабые места – это означало, что я должен был работать в поте лица. Мне было поверилось, что стал великим. На самом же деле я был еще мистером Никто.

Разница между любителем и профессионалом в футболе примерно такая же, как между малиновым мороженым и небоскребом. Огромная. Как и вызов, брошенный тебе судьбой.