Свистулькин

Голос разразился ужасающим хохотом, рука потащила Верескина к пропасти. Штаб-ротмистр Анненков вместе с несколькими храбрецами пытались удержать поручика, но не смогли, рука, пусть с трудом и понемногу, но тянула его к себе. Анненков выхватил шпагу и нанес несколько ударов, но его выпады без всяких следов проходили сквозь огромную руку, словно ее вовсе не было. Постепенно их подтащили так близко к огненной трещине, что на конногвардейцах начала тлеть одежда, пришлось предоставить несчастного ужасной его судьбе. Едва Верескин исчез в бездне, как земля сомкнулась, и о ужасном происшествии напоминал только обугленный кое-где булыжник брусчатки».

Кстати сказать, Василий Александрович Анненков вышел в отставку еще в ноябре 1800-го и ни в каких построениях весны 1801-го участвовать не мог. Справедливости ради отметим, что даже весьма некритичной аудитории «Ребуса» публикация показалась сомнительной – уже в следующем номере В. И. Крыжановская-Рочестер клеймила «подобные детские выдумки, роняющие высокое значение оккультной доктрины, выставляющие посмешищем искательство тайного знания, в ту решительную минуту, когда робкая рука слабого человека лишь прикоснулась к занавеси, скрывающей неведомое».

Занятно, но эта совершенно сказочная история, разгромленная за фантастичность даже донаучными оккультистами начала XX века, продолжает кочевать по интернету, статьям и книгам всевозможных шарлатанов и псевдоученых, достигая, увы, весьма широкой аудитории.

В изучении событий 1801 года большой интерес представляют мемуары Николая Александровича Саблукова, в которых, что кажется на первый взгляд парадоксальным, отсутствуют имена Свистулькина и Верескина. Тут случай, когда умолчание важнее слов. О знакомстве Николая Александровича с историей Аплечеева, причем непосредственно от Екатерины Александровны, доподлинно известно из письма Саблукова к дочери.

Невозможно представить, чтобы громкое происшествие с однополчанином, о котором так много говорили тогда и потом, показалось ему незначительным. Можно предположить, почему Саблуков предпочел промолчать о столь важных обстоятельствах в своих на редкость подробных и точных мемуарах, где убийство императора описывается в самых мелких подробностях.

Николай Александрович с огромным возмущением встретил цареубийство. Он категорически не мог принять гибель священной особы императора от рук дворян и офицеров, облеченных присягой. Конногвардейцы меньше других гвардейских полков участвовали в заговоре (по мемуарам вовсе никак), чем Николай Александрович очевидно гордился.

Нетрудно вообразить отношение Саблукова к убийству беззащитного калеки однополчанином, вдобавок вспомогательной операции по обеспечению цареубийства. Логично предположить, что именно неприятием, стыдом и возмущением объясняется молчание Саблукова.

Помимо мемуаров и писем мы располагаем массивом документальных источников. Немало дали материалы следственного дела, которое также вел обер-полицмейстер Александр Андреевич Аплечеев.

Протоколы содержат показания сослуживца и соседа по дому Верескина Александра Ивановича Филатьева. Он сообщил, что в силу некоего неблаговидного проступка от Верескина потребовали выйти из полка. В чем именно состоял проступок, ни показания корнета, ни другие материалы дела не уточняют.

Согласно показаниям прислуги Верескин, вернувшись домой, напился пьян. Глубокой ночью денщик покойного Прохор Степанов услышал шум и крики из комнат поручика, поднялся к нему и застал барина в горячке. Поручик кричал неразборчивое, а увидев своего денщика, выстрелил в него. Показания подтверждаются пистолетной пулей, засевшей в стене. Слышали выстрел и другие слуги.

Затем Верескин выхватил палаш и попытался зарубить Прохора. Следы от ударов также присутствуют – сам палаш вогнан в стену на уровне груди на глубину двух вершков.