Свита мертвой королевы

Разговор не клеился. Я чувствовала, как в воздухе невидимой пеленой нависает напряжение. Так бывает перед грозой, когда небо уже заволокло тучами и гром бродит где-то совсем рядом. То и дело сверкает молния, а дождя все нет да нет. Не без удивления для себя я понимала, что дон Санчус и сам ждал этого разговора, а теперь не может подобрать нужных слов.

Наконец он нашелся и, попросив слугу принести напитки и не беспокоить нас, подошел к дверям и задвинул засов. Я удивилась. Никогда еще дон Санчус не проявлял такой секретности по отношению ко мне.

– Я многим старше вас, милый Ферранте, и хотел бы поговорить с вами, как говорил бы с родным сыном.

Я напряглась.

– Скажите, многие считают меня умным и проницательным человеком. Многие и даже сам король жалуют меня своим вниманием, доверяя самые сокровенные тайны, – он посмотрел на меня, отмечая, как я среагирую.

Я прижала руку к груди и почтительно склонила голову.

– Милый Ферранте. Мне приходилось распутывать сложнейшие дела, многие из них были посильнее соломоновых задач. Да, – он мечтательно поднял глаза, словно призывая в свидетели своих побед молчаливое небо. – Поэтому мне особенно неприятно, если в моем доме что-то скрывают от меня. Какую-то важную тайну. Представьте себе, Ферранте, что в моем собственном доме, под моим носом творятся дела, о которых я ничего не знаю. А потом кто-нибудь из моих знакомых вдруг открывает мне глаза. А я – известный человек, в прошлом профессор Коимбрского университета, стою как дурак, не зная, что сказать?

Я побелела, перед глазами поплыло, лоб покрылся холодным потом.

– Представьте себе хозяина, давшего своему работнику деньги на покупку двух белых овец, вдруг узнает, что тот обманул его и купил белую и черную. Что бы вы сказали об этом деле, милый мой?

– А что, хозяин сам не видел, каких овец купил его слуга? – не поняла я.

– Может, и не видел. Может, был где-нибудь далеко и не имел возможности проследить, – нетерпеливо поморщился дон Санчус.

– Черные овцы сейчас ценятся вдвое дороже, – подумав, разрешила загадку я. – Работник просто молодец, если сумел купить черную овцу по цене белой. Теперь, если господину не угодно держать черную овцу, он может сменять ее на две белые или одну белую и вернуть деньги, продав вторую.

– Вы не о том, – дон Санчус замахал на меня рукой, чтобы я замолчала. – Пример явно неудачный. Я толкую о том, что для такого человека, как я, привыкшего распутывать чужие тайны, невыносимо узнать, что под его носом его же слуга держит свои секреты, которые могут быть узнаны посторонними. И тогда чего же будет стоить моя репутация? Моя честь, наконец?

Я молчала, не зная, что и сказать. Обычно дон Санчус имел обыкновение выражаться яснее.

– Ну, хорошо, – он избегал смотреть мне в глаза. – Отчего вы отказали нашей милой Клариссе? Вы что же, не любите женщин?

– Я?! – комок застрял у меня в горле.

– Признаюсь, мне давно уже следовало сделать вам внушение. На свадьбе моего ненаглядного племянничка я видел, как вы с ним целовались за шторой. Признайтесь, у вас с ним что-нибудь было?

Я затравленно качнула головой, на глазах выступили слезы.

– Не думайте, что я собираюсь вас учить жизни, но поймите, все это излишки молодости, они скоро пройдут. В то время как брак – это на века. И вы могли бы жениться на любящей вас Клариссе и стать счастливым до конца своих дней.

Я помотала головой, не смея возражать.

– Скажите, Ферранте, есть ли что-то еще, чего я не знаю? То, что вы скрыли от меня? Какая-то тайна? Признаться, я спрашиваю это не из праздного любопытства. Умирая, мой верный Карнелиус, старый воспитатель и лучший друг, если, конечно, так можно назвать простолюдина… так вот, в бреду он даже назвал вас девушкой!

Услышав ужасное признание, я чуть было не кинулась на колени перед добрейшим доном Санчусом, желая одного, признаться в своем грехе, и пусть бы тогда он бил меня, пока не убил. Лучше уж он, чем дон Альвару! Лучше умереть от руки человека любимого, чем стать жертвой того, кого ненавидишь и презираешь!

– Представляете, каково было мое возмущение, когда я услышал это и подумал, что если сказанное правда, как будут смеяться мои друзья и соседи. Какой стыд – я держал у себя в доме юношу, который оказался девицей! Я, о ком говорят как о человеке, могущем найти песчинку на дне морском! Стыд! Потеря чести! Конец репутации!

Я закрыла глаза, слушая удары сердца. Признания, уже готовые сорваться с моих губ, застряли в горле жестяным комом, раздирая на части гортань и проникая в сердце.

– Дайте мне честное благородное слово, милый Ферранте, что вы не девушка.

– Какое благородное? Я сын купца, а не благородного сеньора, – выдавила из себя я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. Я должна была лгать своему любимому – но лгала во спасение, как до этого лгал о непричастности к преступлениям своей любимой несчастный дон Перналь.

– Ну полно уж вам! Купцы ценят честное слово не менее чем дворяне, – смутился от моего ответа дон Санчус. – Поклянитесь чем хотите, только не оставляйте меня в неведении.

Я набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула: