Свиток дракона

А как насчет настоятеля? Акитада окинул взглядом бубнящих молитвы монахов и вдруг заметил среди них пожилого человека. Это был единственный здесь старый монах. Акитада поймал его взгляд. Странное выражение промелькнуло на лице священнослужителя, и он торопливо вскинул руки в молитве. Как подозрительно! Все, что касалось Дзото и его монахов, было очень странным. Могли Дзото послать одного из своих учеников устранить опасного бывшего губернатора? Вполне вероятно. Похожий на головореза монах на рынке запросто подходил на эту роль. Акитада решил как-нибудь наведаться в монастырь.

Оставался еще Икэда, который настойчиво объявлял смерть результатом несчастного случая, хотя по роду службы и опыту должен был знать, что это отнюдь не так. Попытка Сэймэя объяснить это тем, что Икэда всего лишь провинциальный болван, выглядела неубедительно — ведь префект с видом знатока цитировал Акитаде всевозможные местные законы, указы и постановления. И все же Икэда казался слишком бесцветной личностью, неспособной на преступление подобного масштаба.

Акитада поерзал на месте. Он замерз, ноги отекли, и начала ныть спина. Сколько ему еще здесь оставаться? Он-то пришел совсем за другим — утешить юную вдову, это дитя, оставшееся в одиночестве среди ненавидящих ее слуг. Насколько он понял, поддержать ее было некому, кроме няньки. Ни родни, ни мужской защиты, ни даже подруги. Интересно, приходил ли кто-нибудь навестить ее? Юкинари? Икэда? Мотосукэ? Ведь девушка в столь нежном возрасте вряд ли знает, как обращаться с огромным имуществом. Акитада представил себе ее, одинокую, брошенную слугами, жмущуюся в сиротливый комочек в огромном темном пустом зале, где ни тепла, ни еды, и только крысы шныряют вокруг… Кто-то вцепился в его рукав, и он дернулся всем телом.

Но это оказалась всего лишь служанка — дородная, средних лет женщина в холщовом траурном одеянии. Опустившись рядом с ним на колени, она заглянула ему в лицо черными глазами — будто жареные зернышки на бледной, непропеченной пышке.

— Моя госпожа просит господина уделить ей немного времени, — хрипло прошептала она.

«Должно быть, это и есть нянька», — подумал Акитада. Традиционным жестом коснувшись лица, он поднялся, ощущая противное покалывание в спине, и последовал за ней к выходу.

Нянька оказалась с него ростом — настоящая великанша. Шагала она размашисто и шумно, как заправский работяга. Они долго кружили какими-то длинными сумрачными коридорами с деревянными полами, напоминавшими пластины черного льда. Краем глаза он успевал разглядеть комнаты, скудно, но изящно обставленные. В одной из них заметил на стене прекрасной работы каллиграфический свиток, а в другом месте — глиняный горшок с крошечным деревцем-бонсай безукоризненной формы.

Когда великанша наконец растворила дверь в покои своей госпожи, Акитада даже зажмурился. Множество свечей и фонариков ярким светом заливали покои, больше напоминавшие китайский дворец, нежели традиционный японский дом. Перекрытия под потолком были выкрашены ярким красным и зеленым лаком, и повсюду в огромной комнате стояли вешалки с богатой одеждой. Вдоль стены тянулись в рядок резные и лакированные столики, расписные, обитые кожей платяные сундуки и плетеные бамбуковые подставки с изысканной посудой для чая, какую Акитада однажды видел в столичной лавке богатого китайского торговца. Ступив внутрь, он почувствовал под ногами что-то невыразимо мягкое и теплое, гораздо более приятное, чем самые толстые циновки из морских водорослей. Эта пушистая роскошь оказалась китайским ковром с узорами из цветов и бабочек. Даже створками дверей здесь служили лакированные решетки или обтянутые бумагой панели с изображением жанровых сценок. Одна такая дверь затворилась за ним, и он остался наедине с вдовой.

Если от созерцания комнаты у него захватило дух, то при виде дамы, пославшей за ним, он едва не ослеп. Она сидела на помосте, высоком даже для особы императорских кровей. Стойка с занавеской, коей по этикету надлежало укрывать даму благородного происхождения от глаз посетителей-мужчин, не помешала Акитаде от дверей разглядеть женскую фигуру почти полностью.

Поверх траурного облачения на ней был цветастый жакет с вышитой цветущей сакурой на небесно-голубом фоне. Волосы, обрамлявшие бледное овальное личико, ниспадали на плечи, словно потоки черного лака. В огромных глазах, смотревших на гостя, застыла мольба, губки были слегка приоткрыты. Акитада был так очарован ее красотой, что не мог оторвать глаз; она же, покраснев, тотчас прикрыла лицо изысканным расписным веером.

— Спасибо, что пришли, вы очень добры, — поклонилась она, прячась за веером. — Пожалуйста, садитесь, господин.

Акитада опустился на подушку настолько близко к помосту, насколько это позволяли приличия.

— Я лишь совсем недавно удостоился чести познакомиться с вашим покойным мужем, но, мне кажется, успел высоко оценить этого человека, — тихо начал он. — Я пришел выразить вам мою глубокую печаль по поводу его кончины.