Свобода

В течение вот уже почти шести лет Уолтер жил один и пытался с этим справляться. Местный филиал Совета по охране природы, который он некогда возглавлял и от которого теперь его тошнило, поскольку этот Совет заигрывал с владельцами фирм и миллионерами, удовлетворил желание Уолтера и позволил ему работать в качестве управляющего, а зимой – в качестве помощника по самым утомительным и занудным административным делам. Уолтер не то чтобы безупречно справлялся с обязанностями менеджера, но не причинял и вреда, и те дни, когда он в одиночестве бродил среди сосен и осоки, были воистину благословенными. Еще он писал заявки на гранты, делал обзоры литературы о популяциях диких животных, агитировал по телефону за новый налог с продаж в пользу местного фонда охраны природы – то есть жил вполне приемлемой жизнью. Вечерами Уолтер готовил простой ужин – выбирая один из пяти вариантов, – а потом, поскольку он больше не мог читать романы, слушать музыку или делать хоть что-нибудь, связанное с человеческими чувствами, играл на компьютере в шахматы или в покер, а иногда смотрел порнографическое видео, которое тоже не имело к чувствам никакого отношения. В такие времена он чувствовал себя больным старым извращенцем, который живет в лесу, и исправно отключал телефон – ведь Джессика могла позвонить и спросить, как дела. С Джоуи Уолтер оставался самим собой, потому что Джоуи был мужчиной и вдобавок Берглундом, слишком бесстрастным и тактичным для того, чтобы вмешиваться. Хотя с Конни было сложнее – в ее голосе всегда звучали страсть и невинный флирт, – Уолтеру с легкостью удавалось перевести разговор на нее саму и на Джоуи, потому что она была так счастлива. Но разговоры с Джессикой стали настоящим испытанием. Ее голос все больше напоминал голос Патти, и к концу беседы Уолтер обычно покрывался потом от тщетных попыток говорить исключительно о жизни дочери, ну или, на худой конец, о своей работе. После аварии, которая положила конец всему, Джессика приехала утешать отца в его горе. Отчасти она надеялась, что ему станет лучше, но когда осознала, что улучшения не будет и что Уолтер не испытывает к тому ни малейшего желания, то очень рассердилась. Потребовалось несколько нелегких лет, исполненных холодности и суровости, чтобы дочь оставила его в покое и занялась своими делами. Теперь каждый раз, когда в разговоре возникала пауза, Уолтер чувствовал, что она задумалась, не возобновить ли терапевтическую атаку, и мучительно изобретал новые сюжетные ходы неделю за неделей, чтобы ее избежать.

Когда наконец он вернулся домой из миннеаполисской командировки, после плодотворного трехдневного визита в крупный заповедник в округе Белтрами, то обнаружил на стволе березы в начале подъездной дорожки листок, гласивший “Я потерялся. Меня зовут Бобби, и моя семья скучает по мне”. Черная мордочка Бобби плохо получилась на ксерокопии, бледные кошачьи глаза казались призрачными, но Уолтер неожиданно понял, отчего люди считают обладателя этой мордочки достойным любви и защиты. Он не жалел, что спас экосистему от угрозы и таким образом сохранил множество птичьих жизней, но уязвимость маленького животного заставила его задуматься о главном изъяне собственного характера – о том, что он способен жалеть даже тех, кого ненавидит сильнее всего. Уолтер пошел к дому, стараясь наслаждаться недолгим покоем, осенившим его владения, тем, что больше не нужно беспокоиться из-за Бобби, вечерним светом, белогрудыми воробьями, которые распевали гимны в честь Канады… но у него возникло ощущение, что за четыре дня отсутствия он состарился на много лет.

В тот же вечер, когда Уолтер жарил яичницу и тосты, ему позвонила Джессика. Возможно, она это сделала намеренно, а может быть, услышала в голосе отца непривычную потерю решительности, но, как только они обсудили скудные новости в ее жизни и Уолтер сделал долгую паузу, дочь осмелела и предприняла очередную попытку.

– Я недавно видела маму, – произнесла она. – И она сказала кое-что интересное. Думаю, тебе захочется услышать. Ты не против?

– Против, – жестко ответил Уолтер.

– Можно спросить почему?

С улицы, в синих сумерках, через открытое кухонное окно донесся далекий детский крик: “Бобби!”

– Послушай, – сказал Уолтер. – Вы с ней общаетесь, и я не возражаю. Мне было бы жаль, если б вы утратили связь, – я хочу, чтоб у тебя были и отец и мать. Но если бы мне хотелось узнать, как у нее дела, я бы сам позвонил. Тебе нет нужды работать гонцом.

– Но я не против.

– Зато я против. Послания от Патти меня не интересуют.

– Но это хорошее послание.

– Мне плевать, какое оно.

– Тогда можно спросить, почему ты до сих пор не развелся, если не хочешь иметь с ней ничего общего? Пока вы остаетесь мужем и женой, ты вроде как подаешь маме надежду.

К детскому голосу присоединился второй, и оба хором принялись звать Бобби. Уолтер закрыл окно.

– Я не хочу слышать о ней.

– Ладно, папа, но по крайней мере ответь на вопрос. Почему ты не развелся?

– Сейчас я просто не желаю об этом думать.

– Прошло уже шесть лет! Разве не пора задуматься? Хотя бы справедливости ради?