Свобода

Мелкие головенки в гигантских джипах!
Друзья, вы безумно счастливы порулить!
Из каждого телевизора лыбится Кэти Ли!
Регис Филбин рулит! И вот уже я и сам
безумно счастлив! безумно счастлив! —

а потом – бесконечную, характерно отвратительную песню “ОТП”, по большей части состоящую из гитарного шума, вызывающего ассоциации с бритвой и битым стеклом, перекрывая который Ричард выкрикивал свои стихи:

Они тебя подкупят
Они тебя порежут
Острое тело провала
Осел тырит плесень
Они тебя побьют
Они тебя погребут
Опять терзает понос
Опять тоскует публика
Очень тошнит прессой
Опять тошнит прессой —

и наконец добраться до “Темной стороны бара”, медленной песни в духе кантри, заставившей Патти прослезиться от жалости к Ричарду:

На темной стороне бара
Есть безымянная дверь ведущая в никуда
Все о чем я в жизни мечтал —
Потеряться в космосе вместе с тобой
Сообщенья о нашей смерти
Пробьются сквозь вакуум
Мы свернули у телефонной будки
И потом нас никто не видел.

Группа играла слаженно – Ричард и Эррера работали вместе уже почти двадцать лет, но ни одна группа не смогла бы развеять уныние этого тесного зала. После единственного выхода на бис с песней “Ненавижу солнце” Ричард не ушел за кулисы, а просто поставил гитару на стойку, зажег сигарету и спрыгнул со сцены.

– Спасибо, что остались, – сказал он Берглундам. – Я знаю, что вам завтра рано вставать.

– Было круто! Ты великолепен! – воскликнула Патти.

– Серьезно, это ваш лучший альбом, – сказал Уолтер. – Потрясающие песни. Еще один большой шаг вперед.

– Ага.

Ричард рассеянно шарил взглядом по клубу, выискивая кого-нибудь из “Больных из Челси”. Разумеется, одна из девушек еще не ушла. Не заурядная хорошенькая басистка, на которую поставила бы Патти, но высокая барабанщица с кислым и недовольным лицом – гораздо более очевидная кандидатура, если вдуматься.

– Мне тут еще надо поговорить кое с кем, – сказал Ричард. – Вы же, наверное, сразу домой, но можем пойти куда-нибудь вместе, если хотите.

– Нет-нет, иди, – сказал Уолтер.

– Была рада послушать тебя, Ричард. – Патти дружелюбно коснулась его плеча и проследила за ним взглядом, пока он направлялся к кислой барабанщице.

Пока они ехали в Рэмзи-Хилл на своем “вольво”, Уолтер разглагольствовал о достоинствах альбома и поносил упадок вкусов американской публики, валом валящей на концерты Дэйва Мэтьюса, но даже не подозревающей о существовании Ричарда Каца.

– Извини, – вмешалась Патти. – Можешь напомнить, чем плох Дэйв Мэтьюс?

– Всем, – решительно ответил Уолтер. – Кроме техники.

– Да, точно.

– Хуже всего банальные слова. “Дайте свободу, йе, йе, йе, не могу жить без свободы, йе, йе, йе”. И так в каждой песне.

Патти рассмеялась.

– Как ты думаешь, переспит Ричард с той девушкой?

– По крайней мере попробует, – сказал Уолтер. – И у него получится.

– Выступали они так себе. Те девушки.

– Да уж. Если Ричард с ней и переспит, то не из уважения к ее таланту.

Дома, проверив детей, она надела майку на лямочках и коротенькие хлопковые шорты и забралась к Уолтеру под одеяло. Это был необычный поступок, но, по счастью, не настолько неслыханный, чтобы спровоцировать лишние вопросы; и Уолтеру не требовалось дополнительного приглашения. Сенсации не было, просто маленький ночной сюрприз, и все же, оглядываясь назад, автор склоняется к тому, что это был пик их совместной жизни. Или, вернее, финал: это был последний раз, когда она чувствовала спокойствие и надежность их брака. Ее близость к Уолтеру в клубе, их взаимное тепло, радость от общения со старым другом, а потом – редкий случай – внезапное желание почувствовать Уолтера внутри себя: с их браком все было в порядке. Казалось, что не существует причин, чтобы что-то пошло не так, казалось, что все будет только лучше и лучше.