Свобода

– Прости, что я тебе помешала, – сказала Патти с отчаянной искренностью.

– Ничего страшного. Я хотела, чтобы ты приехала, чтобы ты увидела, где я живу. Просто у меня много заданий.

– Разумеется. Это здорово. Здорово, что ты с этим со всем справляешься. Я тобой горжусь, Джессика. Правда.

– Спасибо.

– Просто, может, пойдем ко мне в отель? Там здорово. Можно заказать ужин в номер и пить из мини-бара. В смысле, ты можешь выпить из мини-бара. Я-то сегодня пить не буду. Но мы могли бы устроить девичник на двоих. У тебя еще вся осень впереди, чтобы учиться.

Ожидая вердикта Джессики, Патти старательно изучала землю у себя под ногами. Раньше Патти не делала дочери таких предложений.

– Мне надо заниматься, – сказала Джессика. – Я уже обещала Уильяму.

– Пожалуйста, Джесси. От одного вечера еще никто не умирал. Мне это очень важно.

Джессика не ответила, и Патти заставила себя поднять взгляд. Ее дочь, изображая полное самообладание, изучала стену главного здания, на которой висела табличка с пожеланием от выпуска 1920 года: “Употреби свободу свою во благо”.

– Пожалуйста, – сказала Патти.

– Нет, – ответила Джессика, не глядя на нее. – Нет! Я просто не хочу.

– Прости меня, я вчера много выпила и говорила глупости. Мне бы хотелось все загладить.

– Я не пытаюсь тебя наказать, – сказала Джессика. – Просто тебе явно не нравится мой колледж, мой парень…

– Неправда, он очень милый, он мне очень нравится. Просто я же приехала к тебе, а не к нему.

– Мам, я все тебе упрощаю. Ты это понимаешь? Я не употребляю наркотики, не занимаюсь, как Джоуи, всякой фигней, не позорю тебя, не устраиваю сцен, вообще ничего такого не делаю…

– Я знаю! И я тебе безумно благодарна!

– Хорошо, так не жалуйся, что у меня есть своя жизнь, свои друзья и мне не хочется все перекраивать ради тебя. Ты пользуешься тем, что я сама о себе забочусь, так не заставляй меня еще и чувствовать вину за это.

– Джесси, речь идет об одном вечере. Зачем раздувать из этого проблему?

– Так не раздувай.

Патти сочла холодность и самообладание Джессики справедливым наказанием за то, как холодна она сама была с матерью в свои девятнадцать. Она так ненавидела себя, что сочла бы подходящим практически любое наказание. Слезы были отложены на потом – она чувствовала, что недостойна того облегчения, которое бы принесли рыдания или торопливый побег на вокзал, – и Патти подвергла проверке свое самообладание, поужинав в столовой колледжа с Джессикой и ее соседкой по комнате. Она вела себя как взрослый человек, но сознавала, что из них двоих взрослым человеком была Джессика.

В Сент-Поле она продолжила свое погружение по ментальной шахте. Ричард больше не писал. Автор с радостью сообщила бы, что Патти ему тоже не писала, но к настоящему моменту должно быть ясно, что ее способность совершать ошибки, продлевать агонию и унижать себя поистине не знала границ. Единственное письмо, за которое автору не стыдно, было написано после того, как Уолтер рассказал, что Молли Тремэйн покончила с собой, наглотавшись снотворного в собственной квартире. В том письме Патти проявила свою лучшую сторону и надеется, что Ричард запомнил ее именно такой.

Жизнь Ричарда той зимой и весной широко освещалась прессой – особенно в журналах “Пипл”, “Спин” и “Энтертеймент уикли” после выхода альбома “Безымянное озеро” и всплеска “культа” Ричарда Каца. Среди тех, кто поспешил высоко оценить “Ореховый сюрприз” и признаться в давней любви к “Травмам”, были Майкл Стайп[43] и Джефф Твиди[44]. Неряшливые, но образованные поклонники Ричарда успели изрядно повзрослеть, и многие из них стали заведовать отделами культуры и искусств в различных изданиях.