Свобода

Кац не мог сформулировать, что́ Уолтер значит для него. Привязанность его была так сильна во многом потому, что возникла в крайне восприимчивом подростковом возрасте, когда личность еще до конца не сформировалась. Уолтер просочился в его жизнь прежде, чем Ричард захлопнул дверь, ведущую в мир обычных людей, и связал свою судьбу с лузерами и отщепенцами. Уолтер, конечно, и сам был необычным: безнадежно наивный и в то же время проницательный, упрямый и эрудированный человек. Все усложнилось с появлением Патти, которая была еще необычнее Уолтера, хотя и пыталась в течение долгого времени доказать обратное, а потом усложнилось еще сильнее, когда Кац понял, что привязан к Патти не меньше, чем Уолтер, а к Уолтеру – гораздо сильнее, чем Патти. Это было странно. Встреча после долгой разлуки с Уолтером согревала сердце Каца сильнее, чем встреча с кем-либо еще. В этом чувстве было не больше сексуальности, чем в стояке, который появлялся при первом долгожданном вдохе кокаина или когда внезапно сходился пасьянс на компьютере. Но определенная химия в этом все же присутствовала. Это чувство определенно настаивало на том, чтобы называться любовью. Кац радовался, видя, что семья Берглундов растет, радовался тому, что знает их, радовался тому, что где-то там, на Среднем Западе, они живут своей славной жизнью и к ним можно заехать, если у него самого все идет не совсем славно. А потом он все разрушил, позволив себе провести ночь в летнем домике с бывшей баскетболисткой, знающей толк в узких тропках возможностей. В одну ночь теплый мирок, бывший его убежищем, провалился в горячий и жадный микрокосм вагины Патти. Он до сих пор не мог поверить, что период доступа туда был так скоротечно краток.

Патти тоже передает привет.

– На хрен, – сказал Кац, поедая гирос[49].

Но, стоило на смену голоду прийти глубокому желудочному недовольству способами его удовлетворения, он перезвонил Уолтеру. К счастью, тот сам взял трубку.

– Ну что? – спросил Кац.

– А ты что? – парировал Уолтер с тошнотворным дружелюбием. – Скачешь туда-сюда?

– Ага, электрическое тело пою. Лихие времена.

– Все танцуешь.

– Точно. По камере окружной тюрьмы в Майами-Дейд.

– Да, я читал. Что ты забыл во Флориде?

– Телку из Южной Америки. Принял ее за человека.

– Да, я и подумал, что это все из-за репутации. Чтобы ее поддерживать, приходится идти на крайности. Помню, мы говорили об этом.

– Ну, мне уже, к счастью, не приходится об этом думать. Я соскочил.

– В смысле?

– Снова строю террасы.

– Террасы? Шутишь? Что за бред! Ты же должен громить гостиничные номера и писать свой самый мерзкий хит!

– Я устал. Занимаюсь достойным трудом.

– Но ты же зря тратишь свое время!

– Следи за языком. Я могу и обидеться.

– Правда, Ричард, ты же талантище. Нельзя же все бросать только из-за того, что людям случайно понравился один из твоих альбомов.

– Талантище. Типа как монстр в крестиках-ноликах. Мы вообще-то о поп-музыке говорим.

– Ого, – сказал Уолтер. – Не то я ожидал услышать. Думал, что ты пишешь новый альбом и готовишься к очередным гастролям. Знал бы, что ты строишь террасы, позвонил бы раньше. Не хотел тебя беспокоить.

– Да ладно, какое там “беспокоить”.

– Ну ты же не звонил. Я думал, что ты занят.

– Mea culpa[50]. Как вы там поживаете? Все в порядке?

– Более-менее. Ты же знаешь, что мы переехали в Вашингтон?

Кац закрыл глаза и подхлестнул свои нейроны, чтобы те выдали ему соответствующее воспоминание.

– Да, – сказал он наконец. – Кажется, знаю.

– В общем, тут все непросто. Поэтому я и звоню. У меня есть для тебя предложение. У тебя есть время завтра днем? Ближе к вечеру.

– Вряд ли. Может, утром?

Уолтер объяснил, что завтра в полдень встречается с Робертом Кеннеди-младшим, а вечером должен вернуться в Вашингтон, чтобы в субботу утром вылететь в Техас.

– Мы могли бы поговорить по телефону, но моя помощница очень хочет с тобой познакомиться. Ты будешь работать именно с ней. Не хочется отнимать у нее все удовольствие.

– Твоя помощница, – повторил Кац.

– Лалита. Юная и потрясающая. На самом деле она живет над нами. Думаю, она тебе очень понравится.

От внимания Каца не ускользнули восхищение и энтузиазм, звучащие в голосе Уолтера, и след не то вины, не то восторга в словах “на самом деле”.

– Лалита, – повторил он. – Что это за имя такое?

– Индийское. Бенгальское. Выросла она в Миссури. На самом деле она красавица.

– Ясно. И что она предлагает?

– Спасти планету.

– Ясно.

Кац подозревал, что Уолтер замыслил помахать перед ним этой Лалитой как наживкой, и его раздражало, что его считают так легко поддающимся влиянию. И все же он знал, что Уолтер просто так не назовет женщину красавицей, и потому был заинтригован.

– Ладно, я подумаю, может, получится кое-что отменить завтра днем, – сказал он.

– Отлично, – ответил Уолтер.

Что будет, то будет, а чему не суждено, того и не будет. По опыту Каца, телок было невредно заставлять ждать. Он позвонил на Уайт-стрит и сообщил Захарии, что встречу с Кейтлин придется отложить.