Этот процесс выделения принципа свободы договора, как мы видели, шел в течение всего Средневековья. Постепенно идея свободы договора кристаллизировалась глоссаторами и постглоссаторами на основе интерпретации римских источников, подкреплялась идеями канонической традиции права и концептуализировалась в рамках естественно-правовых исследований. Но для того, чтобы эта идея взошла на пьедестал центральных принципов частного права Нового времени и получила широкую поддержку правительств европейских государств, не хватало четкого понимания ее политико-правовых преимуществ и в первую очередь ее роли в развитии новой экономики.
Эта задача начала решаться только в XVIII в. Отсутствие концентрированной и систематизированной экономической научной мысли вплоть до второй половины XVIII в. мешало осознанию реальных причин успешного функционирования экономики и принципа свободы экономического оборота в частности. Экономические воззрения испанских поздних схоластов иногда были достаточно точны, но, как правило, не оформлялись в некую систему экономических знаний и так и не сформировали отдельный научный домен экономической мысли.
Кроме того, для реализации здравых теоретических экономических идей представителей испанской саламанкской школы была необходима политическая надстройка, способная соответствующие меры последовательно проводить в жизнь. В то же время испанское государство, чье военно-политическое могущество за счет заморских открытий в начале XVI в. достигло своего зенита, в реальности управлялось из рук вон плохо и страдало от фатального отсутствия внятной долгосрочной экономической политики (изгнание евреев и мусульман, неумелое управление внешней задолженностью, неспособность обратить небывалый приток заморского золота в развитие производства внутри страны и т. п.) и уже во второй половине XVI в. перешло в режим стагнации, а затем экономического и политического упадка[232]
. Есть основания считать, что в обществе, управляемом сугубо абсолютистским, истово католическим и феодальным политическим режимом, последовательная реализация идеалов laissez-faire и в целом продуманной капиталистической регулятивной стратегии, некоторые элементы которой действительно проступали в экономических воззрениях поздних схоластов, была попросту заблокирована. На мудрые экономические воззрения не предъявлялся реальный спрос со стороны тех, кто имел возможность эти идеи реализовать.Для реализации рыночно ориентированной регулятивной политики был необходим приход к политической власти тех сил, которые отстаивали интересы буржуазных кругов. Такие политические условия в Новое время сложились прежде всего в Голландии и впоследствии в Англии после соответствующих буржуазных революций.
Католическая и философская основы многих работ испанских схоластов и теологов затрудняли восприятие этих идей политическими элитами тех протестантских стран, которые в силу ряда причин оказались в XVII–XIX вв. в авангарде рыночной трансформации. Прозрения испанских католических теологов и схоластов были, видимо, крайне далеки от того, что читали политики в протестантской Англии, видевшие в католической Испании основного политического противника, и Голландии, только что сбросившей гнет испанской короны и инквизиции в результате кровопролитной национально-освободительной войны.
В силу этих и ряда иных причин к XVIII в. основы экономической теории в этих протестантских странах, вступивших на путь капиталистической экономики, представляли собой в большей степени «рассеянное знание», недостаточно структурированное и доступное, чтобы превратиться в некую идеологическую основу для последовательной прорыночной экономической политики этих стран. В этой связи огромную роль в формировании целостного представления о важности, сути и экономической роли принципа свободы договора сыграло возникновение в ряде наиболее развитых стран второй половины XVIII в. нового домена научной мысли – политической экономии (экономической теории).
К концу XVIII столетия широкие круги интеллектуальной и политической элиты стран, наиболее продвинувшихся в капиталистическом отношении, начали наконец систематизировать и осознавать общий комплекс закономерностей рыночного экономического развития, а также признавать роль позитивного права как неотъемлемого элемента обеспечения благоприятной для этого институциональной среды. Это в свою очередь ускорило осознание законодателями, судьями и иными представителями властной элиты политико-правовой важности идеи свободы договора и слом неоправданных барьеров, мешающих функционированию свободного экономического оборота. В результате тенденции по кристаллизации принципа свободы договора, намеченные в рамках сугубо догматического научного дискурса Средневековья, получили широкую политическую легитимацию и усиление.