Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений

Также новые веяния в политике права привели к тому, что ранее столь популярное правило о праве суда снизить договорную неустойку стало выходить из моды. Так, например, принцип буквального применения договорной неустойки был закреплен, в частности, в Прусском земском уложении 1794 г. (ст. 292, 293) и в целом был характерен для права ряда немецких земель[335]. Показательно, что указания на возможность снижения несоразмерной неустойки не найти, в частности, в работах Савиньи[336], Виндшейда[337]. К концу XIX в., по мере сворачивания политики laissez-faire, усиления интервенционистской экономической политики имперского правительства и роста популярности идей социального государства (начиная со знаменитых социальных реформ Бисмарка), такой жесткий подход стал подвергаться критике[338]. Тем не менее на практике до принятия Германского гражданского уложения снижение неустойки было достаточно затруднено в связи с тем, что для пересмотра судом договорного условия о неустойке тогда не было достаточных законных оснований[339].

Происходило и множество иных изменений в частноправовой догме, направленных на расширение сферы договорной свободы. Так, например, с наступлением гегемонии капиталистических отношений право европейских стран перестало сомневаться в наличии у кредитора возможности осуществить уступку прав требований третьему лицу. Включение в число оборотоспособных активов прав требований значительно интенсифицировало оборот и позволяло участникам оборота, нуждающимся в срочном рефинансировании, получать его за счет продажи своих прав требований тем участникам оборота, которые имеют свободный капитал и готовы ждать погашения уступаемого долга. Последние рассчитывали на извлечение прибыли за счет получения от цедента соответствующего дисконта к номиналу долга. Античное и средневековое право исходило из личностной природы обязательственной связи и испытывало сложности с доктринальным принятием самой идеи свободного отчуждения прав требований. Но право капиталистических экономик не могло более мириться с этим препятствием[340].

Европейское частное право явным образом модифицировалось под воздействием бурного развития капитализма и этики индивидуализма.

Великие гражданские кодификации XIX в

Французский гражданский кодекс

«Золотой век» свободы договора ознаменовался рядом кодификаций, которые закрепили формирование классического договорного права, основанного на концепции консенсуального договора и абсолюте автономии воли сторон.

Здесь в первую очередь следует вспомнить Французский гражданский кодекс 1804 г. (далее – ФГК). Взамен отброшенных институтов феодального прошлого в основу развития общества были заложены и законодательно закреплены основные либеральные и либерально-экономические ценности: абсолютный характер права собственности, свобода завещания и возведенная в ранг фундаментального принципа идея свободы договора[341].

В ст. 1134 ФГК была торжественно закреплена формула, ранее озвученная Фомой Аквинским, а затем Жаном Дома, согласно которой «соглашения, заключенные надлежащим образом, имеют силу закона для тех, кто их заключил»[342]. Бельгийский цивилист Лоран (Laurent) комментировал ст. 1134 ФГК следующим образом: «Судья должен рассматривать решения сторон договора как имеющие силу закона и не изменять их, прикрываясь идеями справедливости. Воля стала единственным источником обязательств сторон, и не существует никаких более высоких стандартов, в соответствии с которыми она может быть оценена или восполнена»[343]. То, что законодатель сравнил силу заключенных договоров с авторитетом закона, отражало вполне четкое стремление сделать акцент на абсолютном статусе воли сторон[344].

Этот либерально-экономический и индивидуалистический «дух», пропитавший первую полноценно буржуазную гражданскую кодификацию XIX в., проявлялся в целом ряде других норм. Так, в силу ст. 1118 ФГК устанавливалось, что несоразмерность встречного удовлетворения может опорочить контракт только в случаях, которые указаны в Кодексе. Тем самым, как уже отмечалось, французский законодатель в качестве общего правила прямо исключил применение доктрины laesio enormis. Как описывает мотивы данного разрыва с этой средневековой доктриной Евгений Годэмэ, авторы Кодекса осознавали, что такое ограничение свободы договора в современных условиях невозможно. В силу затруднительности определения цен, зависящих от конкретных обстоятельств и предпочтений контрагентов, такая мера стесняла бы все торговые отношения, формировала бы стимулы для лиц, не желающих исполнять договор, недобросовестно оспаривать его по причине несоразмерности цены и тем самым порождала бы неиссякаемые судебные споры[345].