Свобода или совесть. Разговор с Дж. Ст. Миллем

Свобода, подобно кислороду, в больших количествах ядовита. Вопрос лишь в том, с каким количеством свободы и на какой срок может справиться то или иное общество. Начиная с определенной точки, свобода из необходимого фермента общественных отношений становится ядом, всеразъедающей кислотой. Этого обыкновенно не понимают, как не понимают и того, что целью либеральной политики не является какое-либо устойчивое общественное устройство. Напротив, последней точкой на пути либерального развития будет общество предельной неустойчивости, шатости, в котором освобожденную от последних нравственных (т. е. иррациональных) запретов личность будет направлять и удерживать только «закон». Здесь скрыт редко замечаемый парадокс: вырастить людей, способных справиться с полной, широкой, почти безграничной свободой – и то на недолгое время, на какие-то несколько поколений – можно только в обществе, эту свободу существенно ограничивающем. И наоборот, общество полной и широкой свободы не способно воспитать нравственно вменяемую личность. Свободы можно достичь, но ей нельзя долго наслаждаться. Как брошенный вверх камень может выйти за пределы атмосферы, но потом принужден будет упасть обратно, так и «освобожденная личность» может лишь ненадолго покинуть общество, основанное не на разрешениях, а на запретах. Бог всегда сообщал человеку запреты и требования; земные радости вытекали и вытекают не из «прав» и «разрешений», но – силою вещей – из соблюдения запретов. «Не преступи, и будешь благословен», вот вечная нравственность; «преступай, сколько возможно, и за порогом последнего запрета найдешь счастье» – вот либеральная нравственность. Говоря так, я не хочу представить самих либералов людьми безнравственными. Большинство их воспитаны на христианской морали, которую они по наивности могут даже считать «общечеловеческой»…

«Свобода», по существу своему, требует беспрерывного расширения, приложения ко всё новым вещам. Вернее было бы даже говорить не о «свободе», но о «рассвобождении». Пафос рассвобождения – сугубо отрицательный; это пафос борьбы с уже существующим, с «запретами и ограничениями». Поскольку, как я упомянул уже, все культурные общества строились на заповедях (т. е. запретах), а не на «правах человека» – рассвобождение означает последовательную борьбу с остатками прежней культуры, в который усматривается – по настроению судящего – «расизм», «фашизм», «сексизм», «мачизм» и другие «измы».

14

«Половодью свободы», с его всеразрушающими последствиями, нужно противопоставить разделенно-ограниченную свободу, разную для разных общественных положений и занятий, но для всех ограниченную более узко, чем того требует безопасность или выгода ближнего. Никто не отрицает пользы свободы, я менее всего. Однако понимать ее можно, по меньшей мере, двояко: как свободу действий и свободу самоопределения. Свобода действий на избранном поприще, если это поприще не предосудительно и если эти действия не безнравственны и не преступны, необходима повсюду. Неограниченная же свобода самоопределения, да еще в условиях незрелости суждений и молчания совести, безусловно вредна. «Самоопределение личности» – это только прекрасное слово, за которым чаще всего стоит простое следование природным влечениям, ничего общего с «личностью», как вырабатываемым трудом и самоограничением единством, не имеющее. «Самоопределение» вообще имеет смысл лишь там, где есть самоограничение, отсев побуждений и целей, качественное разделение ценностей; словом, это вещь, более приличная Сократу, нежели кузнецу или повару. «Самоопределение повара» может выразиться и в приготовлении ядовитых кушаний, а кузнеца – в поджоге кузницы, что мы давно уже и наблюдаем…

2006

Заметки

[

←1

]

«Пропустите! Не мешайте!»

[

←2

]

Кроме неузнанного в свое время Конст. Леонтьева. Впрочем, Леонтьев, при всей его исключительной прозорливости, не разглядел как следует Дж. Ст. Милля, и даже с сочувствием о нем отзывался. Я никоим образом не упрекаю Леонтьева за недостаток предвидения, т. к. предлагаемая Миллем программа последнего и окончательного рассвобождения в то время должна была выглядеть просто игрой ума. Никто из современников не поверил бы в возможность практического ее приложения.

[

←3

]

«Необходима также защита, – говорит Милль, – против тирании господствующего мнения и чувства; против склонности общества навязывать, средствами отличными от гражданских наказаний, свои собственные понятия и образцы поведения тем, кто восстает против них; против склонности сковывать и, если удастся, пресекать развитие любой личности, не разделяющей господствующих обычаев…»

[

←4

]