Чем сильнее проявлялся мировой финансовый кризис, тем более непринужденным казался Берлускони. Возможно, это было связано с тем, что итальянская экономика, которая развивалась гораздо медленнее, чем экономика других европейских стран, имела меньший потенциал падения. Может быть, это был шанс, предоставленный кризисом. Он использовал критическую ситуацию, чтобы представить себя в качестве сильного человека, необходимого для таких случаев, как этот. После встречи с европейскими лидерами по проблемам мировых финансов он до рассвета танцевал на дискотеке. Газета «Ла Репубблика» процитировала его обращение к молодежи: «Если я посплю три часа, у меня хватит энергии, чтобы следующие три заниматься любовью. Я надеюсь, что когда вы доживете до семидесяти, вы будете в такой же хорошей форме, как я». Он настаивал, что только государство может помочь стране выйти из опасной ситуации. В марте 2009 года Берлускони еще более упрочил свою власть, объединив «Национальный альянс» Джанфранко Фини с собственной партией. Берлускони назвал эту структуру «Народ свободы». На учредительном съезде он был настоящей звездой шоу. Когда Берлускони вошел в зал, шесть тысяч делегатов вскочили и устроили ему овацию, в то время как из динамиков звучала бетховенская «Ода к радости», а следом — гимн его предвыборной кампании «Благодарение Господу за Сильвио». Он заявил ликующей толпе: «Мы — партия итальянского народа. Мы — партия итальянцев, которые любят свободу и хотят остаться свободными». И во многих отношениях он был прав. Вопрос только в определении свободы. В случае Берлускони это была свобода для отдельных людей зарабатывать на жизнь — все равно, каким образом, и подальше от взгляда любопытствующего государства. Как всегда, оппозиция оказалась не на высоте. Лидер Демократической партии, единственной теперь альтернативной политической силы, заявил, что основание новой партии «позитивно» сказалось на демократии.
Поглотив союзников, Берлускони дал понять, что не хочет, чтобы парламент ограничивал его амбиции. Приручив судебную систему и СМИ, он основательно закрепился на всех уровнях власти. Следующей затеей Берлускони (по примеру Путина, его доброго друга) стало приспособление под себя президентской власти.
Впрочем, это слишком легко — свалить всю вину за отступление демократии в Италии на одного человека. Если демократия понимается узко, как воля большинства, выраженная на свободных и честных выборах, то итальянцев можно было простить. А если считать, что демократия — это нечто большее, это участие общественности, общественный контроль и подотчетность, то Италию можно счесть не слишком отличающейся от так называемых авторитарных стран, в которых мне довелось побывать. Все те учреждения, которые должны были контролировать политиков, в равной степени заслуживали осуждения. Риццо сказал мне:
Забудь про телевидение: оно потеряно давным–давно. Даже итальянские газеты очень близки к власти. Они не могут быть сторожевыми собаками. Мы критикуем наших политиков, но сами хотим таких же привилегий… Системная коррупция так глубока и всепроникающа, что больше не имеет значения, берет ли конкретный политик деньги на стороне (хотя большинство берет).
Период кампании «Чистые руки» в начале 90–х годов предоставлял итальянцам шанс порвать с прошлым: «Пятнадцать лет тому назад у нас был шанс оживить нашу политику. Мы им не воспользовались».
Глава 7
Великобритания: под колпаком
Прежде Британия экспортировала текстиль, железо, сталь и поп–музыку. Сейчас она экспортирует оруэлловские методы контроля над массами.
Приверженность британцев защите прав человека происходит из определенного понимания нашей истории, из осознания прав, выкованных в совместных битвах, и из веры в то, что свободное общество обеспечивает наилучшие перспективы для долговременной стабильности и роста.