Свобода на продажу

Понадобилось более 18 месяцев, чтобы завершить сделку с Лувром. Заниматься этим назначили бывшего французского дипломата высокого ранга Жана Д'Оссонвиля. Он видел свою задачу как часть освященной временем mission civilisatrice[25] Франции. Он заявил, что французские избиратели и ценители искусства должны по достоинству оценить идею «сдерживания [исламского] фундаментализма с помощью культуры». За этими словами скрывался реальный мотив: наличные. Абу–Даби заплатил более 500 миллионов долларов только за использование наименования «Лувр». Сумма сделки составила 1,2 миллиарда.

Чтобы смягчить критиков, французское правительство учредило при Лувре наблюдательный совет, перед которым была поставлена задача проследить за тем, чтобы художественные стандарты и художественная свобода не подвергались риску. Критики предсказывали, что после открытия, около 2012 года, музею придется приспосабливаться к своим консервативным хозяевам. «Слава богу, Моне рисовал водяные лилии [а не обнаженную натуру] — отметила газета «Ли берасьон». Д'Оссонвиль признал, что последнее слово останется за местным правительством, а не за наблюдательным советом: «В конце концов это их страна, их музей, поэтому они могут отказываться от любых экспонатов».

Те, кто осуждает культурные компромиссы, присущие таким проектам, как Саадият, возможно, правы, но они выбрали для критики неверные цели. Учитывая бездонную глубину карманов шейха Халифы, не следует осуждать его за стремление тратить деньги на высокое искусство. Куда более спорной представляется моральная позиция продавцов искусства на Западе — но, как мне приходилось видеть, в сделках между западными институтами и иностранными правительствами об этике вспоминают редко, когда речь заходит о деньгах. Вопрос в данном случае таков: приносят ли университеты и музеи интеллектуальную свободу и возможность дискуссий в страну, где свобода выражения ограничивается, а демократии никогда не было.

Когда Джордж У. Буш выбрал Абу–Даби в качестве места для произнесения речи о «демократии и грядущей свободе» в январе 2008 года, смысл этого действия заключался в том, что выбор пал на страну с набором едва ли не наименее развитых политических институтов в регионе. Со времени возникновения страны (почти 40 лет назад) в ОАЭ всего однажды произошла передача власти и всего однажды прошли своего рода общенациональные выборы. В 2006 году коллегия выборщиков, сформированная королевскими семьями, проголосовала за 20 человек, которым предстояло войти в Федеральный национальный совет. Остальные 20 членов были назначены. Этот совет имел только консультативные функции. Политические партии запрещены, а свобода прессы ограничена.

Я обсуждаю степень и методы цензуры с Мартином Ньюлендом, бывшим редактором «Дейли телеграф», которого переманили в Абу–Даби, на новый привлекательный проект. Выпуск англоязычной газеты «Нэйшенал» начался в апреле 2008 года. Ее глава, наследный принц, заявил, что «в ее основе лежит концепция признания ключевой роли, которую свободная, профессиональная и просвещенная пресса играет в процессе национального развития». Другими словами, цель заключается в том, чтобы, не слишком раскачивая лодку, познакомить Эмираты с международными журналистскими стандартами. Риск здесь был, конечно, куда меньше того, что приняла на себя королевская семья Катара, учредив еще в 1996 году телеканал «Аль–Джазира». Хотя канал воздерживался от критики своих хозяев в любой форме (заключив с ними, таким образом, собственный вариант Пакта), он проторил на Ближнем и Среднем Востоке путь независимой, активной журналистике. Тем не менее появление «Нэйшенал» знаменовало собой своего рода прогресс. Я передал Ньюленду кое‑что из того, что сказал мне Маккар: «Если вы хотите высказаться в местной прессе, вы сможете высказываться сколько угодно, если говорите правильно». Ньюленд развивает эту мысль: «Маркетинговый принцип таков. Газеты не будут продаваться, если в них содержатся нападки на лидеров страны. Но это не означает, что серьезной журналистикой заниматься невозможно». Он рассказывает о материалах по поводу решения о внедрении ядерной энергетики, которые ему удалось напечатать: «Может быть, им не нравится 20% того, что мы делаем, но они ценят, что мы показываем Абу–Даби как нормальное общество».