Свобода от совести

Лето в тот год было необычно жаркое. Солнце нещадно палило землю. И хотя год выдался урожайным на хлеба и травы, старики призывали быть порасторопнее на сенокосе и жатве, чтобы сполна взять дары природы и плоды своего труда. На сенокос вышли, как водится, всей деревней. Молодёжь, состязаясь со старшими в мастерстве, однако забывала об усталости во время редкого передыха. В полуденный час, когда, помимо трапезничанья,  пережидался нещадный зной, луг и опушка опоясывающего поляну леса оглашались смехом, гомоном, визгом. Пёстрые косынки то здесь, то там. Бронзовые от загара ребята шли к речке, устраивали свалки, обливали прибивающихся к прохладе девчат, которые, не обижаясь на баловство товарищей, возмещали им всё сторицей.

Касьян этим летом впервые обратил внимание на Глашу, которая за зиму как-то сразу повзрослела, остепенилась. Питаемые природой и крестьянским трудом чресла её обрели женственность, русые волосы заплетались не как раньше, в две косички с ленточками, но толстая коса спадала с плеча. В тот день она, широко по-мужски махая косой, шла в ряду вслед за Касьяном. Парень работал сосредоточенно, стараясь, чтобы валок за ним оставался  ровным, как у идущего впереди косаря. Он чувствовал приятное напряжение мышц, отвыкших за зиму от настоящей работы. Когда остановился, подправить оселком жало орудия, она, поправляя косынку, улыбнулась.

– Иль уйду вперёд?

– Придётся и твою пару раз чиркнуть, а то не сможешь.

– Смотри не затупи, намеренно-то.

Протягивая косу, она вытирала уголком косынки раскрасневшиеся от зноя лоб, подглазья и, видя всё пунцовившее детским смущением лицо вовсе не малолетки, а выделяющегося средь одногодков крепыша, показывая это, отвела взгляд в сторону.

– Иль брусок потеряла? – лукаво кричала шедшая следом Нюрка. – Смотри, Касьян, не перестарайся. Обрежется.

Косари, оглядываясь на говор, улыбались, вытирая потные лица, по случившейся минутке прогибаясь для разминки в поясницах.

– Касьян, не посрамись, – бросил Степан и, поплевав на ладони, снова начал махать косой.

Сенокос был в разгаре. На третий день все вышли с вилами, граблями. Девчата грузили подсохшую траву на лозы, ребятня, посвистывая, стегая по мокрым крупам лошадей, подтягивала копёшки к краю леса, где одна за другой, как грибы после дождя, вырастали скирды. А в послеобеденное, когда старшинство устроилось в тенёчке, молодь затеяла возню возле лошадей.

Дайте, вы, неугомонные, вздохнуть работной твари. Пошли б беситься где ещё, – незлобно ворчал дед Захар. Но его слов будто и не было. Двое озорников, громко смеясь,  взгромоздили на круп Саврасого Глашку, которая, не смутившись, лишь поправила край подола.

– Ну, с кем наперегонки?

Её слова вызвали восторженный смех.

– Кто самый смелый? – подзадоривала девчонка.

Ребятня, баловавшаяся в стороне, собралась возле старших, с интересом наблюдая за происходящим.

– Дядь Касьян, покажи ей хвост Гнедого, – тянул за повод послушной лошади Гаврюшка. Он с уважением относился к парню, добродушному и молчаливому, но ни в чём не уступавшему сверстникам, когда дело доходило до силы и ловкости, а с ребятнёй общавшемуся как с равными. – Давай на Гнедом, – тянул малец за узду.

Раскрасневшийся в смущении, парень, лишь бы прочь от общего внимания, подскочив, лег на круп, закинув ногу, сел, круто развернул коня.

– Не упади, добрый молодец, – весело глядела на него девчонка. – Пошёл, Саврасушка, – ударила пятками в потные бока, пустив коня вскачь. Слетевшая с головы косынка осталась лежать на земле. Гнедой, лишь дёрнулись удила, словно чувствуя азарт состязания, с места взял в карьер.

Уж бог весть, откуда у девчонки сноровка в скачках. Поглядишь – родилась в седле.  Они скрылись за косогором. Глаша, оглядываясь, что-то кричит. Касьян не слышит её слов. Не зная, чем завершится шуточное состязание, потихоньку горячит коня, похлопывая по мускулистой шее. На первой же версте Гнедой настиг Саврасого. Отчётливо видны узоры, швы на платье наездницы, плотно заплетённая коса развевается на встречном ветру, так что хочется, дотянувшись, взять её в ладони. Сердце парня стучит, будто бежит не конь, а он сам. Вот он поравнялся с Глашей, которая, не поворачивая головы, хлещет поводком. Наклонившись, крепкими руками взял её за пояс и, откуда силы взялись, оторвал от седла, усадил перед собой. Боясь упасть, она обхватила его за шею. Гнедой, словно понимая, замедлил бег.

– Сладил с девчонкой, – Глашка покраснела, помолчав, продолжила. – Куда везти-то собрался, победоносец?

Касьян не знает, что ответить. Он крепко держит её, с волнением ощущая упругое тело.

– Поехали назад.

Прижал её к себе.

– Ну не так же. Горе-лыцарь. Боишься глаз поднять, а собрался везти на люди. Да и Савраска заплутается.

Касьян направил Гнедого к его собрату, пощипывавшему траву. Взятая за повод лошадь без седока пошла рядом. Гнедой идёт не спеша, словно всё понимает. Когда доехали до излучины речки, за которой слышился табор, он осторожно пересадил девчонку на недовольно прядавшую ушами Савраску. Дальше поскакали рысью. Завидев их, девчата весело загалдели.