Любое организованное общество, достигшее определенной степени сложности, имеет в центре своем элиту, которая управляет и придает целостность ряду символических форм, выражающих присутствие и силу данной элиты. Символические формы – это разнообразные видимые знаки (образы, ритуалы, процессии, музыка, пение) благодаря которым суверен привлекает к себе внимание[46]. Тот, кто занимает центр, правит, судит, одобряет или не одобряет, награждает или наказывает, возносит или опускает как тех, кто приближен к центру, так и тех, кто от него отдален. Но помимо всей этой деятельности и часто даже вместо нее, он затрачивает огромные усилия на то, чтобы являть себя, демонстрировать, играть роль и очаровывать. «Говорю вам, – утверждала королева Англии Елизавета I, – мы, короли, все время стоим на подмостках»[47].
В модерных и домодерных дворах искусство показывать себя и играть роль подчинялось четким правилам, как это показывает Кастильоне. Но деятельность центра по самовыражению не закончилась с закатом княжеских дворов. Она сохраняется и процветает даже при демократиях нашего времени. Неважно, были ли члены элиты избраны более или менее демократическим образом, существуют ли между ними глубокие разногласия (зачастую они глубже, чем может показаться стороннему наблюдателю). Они «оправдывают свое существование и организуют свои действия с учетом набора историй, церемоний, вывесок, формальностей и видимостей, которые у них есть, или которые они унаследовали, или же, в случае новых элит, сами создали. Именно эти знаки – короны и коронации, назначение и вступление в должность, клятвы, служебные автомобили, речи и манифестации – характеризуют центр как таковой и придают ему ореол того, что он не только важен, но и связан, таинственными путями, с космическим порядком»[48].
Как структура, так и формы выражения социальной жизни меняются, но их внутренняя необходимость остается прежней. Троны и королевская пышность могут выйти из моды, но политическая власть все еще нуждается в культурной рамке, внутри которой она могла бы самоопределяться и осуществлять собственные цели. Полностью демистифицированный мир был бы миром полностью деполитизированным. Область экстраординарного еще не полностью исчезла из политики наших дней, хотя в нее проникло и продолжает проникать много банального и вульгарного. Власть продолжает отравлять ядом, но также и опьянять. Если мы действительно хотим понять харизматическую политическую власть, даже если речь идет о мелкой или преходящей фигуре, мы должны сосредоточить внимание на центре.
В Италии в центре стоит Сильвио Берлускони. Придворная система, которую он построил, по самой своей природе нуждается в постоянной демонстрации и игре. Господин, а вместе с ним и самые приближенные придворные, должны постоянно выставлять себя напоказ, играть роль и вдохновлять даже тех, кто находится дальше всех и хочет попасть ко двору или построить другой двор. Политическая жизнь, как следствие, становится огромным театром, или, как хорошо написал Филиппо Чеккарелли, «театрищем»: «Какой там политический театрик! Едва ли. Он гораздо больше. Это не что-нибудь, а театрище. Отныне это театрище. И назад дороги нет. Говоря кратко и грубо: спектакль раздавил власть и держит ее в заложниках, так что она стала бледной тенью самой себя, и даже не сообщил ей об этом ее новом злосчастном положении. Да у сегодняшней правящей элиты и нет желания считать, что она находится во власти чего-то, чего бы она сама не жаждала и полностью не осуществляла, день за днем, на общественной сцене»[49].
На сцене царит Сильвио Берлускони: он выступает больше всех остальных и играет главную роль среди звезд второго эшелона, второстепенных персонажей и массовки. Другие придворные, сколько бы они ни мелькали и ни говорили, сколько бы ни суетились и ни жаловались, блещут только в той мере, в какой он позволяется им показать себя и выступить под лучами софитов. Он не жалеет сил, чтобы предстать в самом выигрышном свете, в основном на фоне нарисованных небес и облачков. Если того требует случай, он строит для себя самые настоящие декорации с павильонами, для которых характерна подчеркнутая искусственность: «Легчайшие и временные конструкции, хорошо устроенные и удобные, но призванные прежде всего создавать у гостей и телезрителей чувство чудесного оцепенения. То есть места спектакля»[50].