Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Популярность и живучесть темы мафии в современной американской культуре объясняются разными причинами. Преступник как преступивший — то есть запредельно расширивший трактовку личной свободы. Родовая память ирландцев, евреев, итальянцев (ярких компонентов здешней этнической мозаики), которые утверждались в Новом Свете и таким путем.

Однако есть еще один поворот проблемы, возводящий мафию в статус символа и ориентира. В частности, эта причина послужила успеху «Крестного отца», вышедшего в начале 70-х — после затяжной смуты контркультуры, сексуальной революции, вьетнамского синдрома, бездомных хиппи. На экране, занимая места строго согласно патриархальному ранжиру, разместилась семья.

В семье каждый знал свой круг обязанностей, предел возможностей, освященный обычаями этикет. Первенец назначался в преемники, младший шел в люди, дочь испрашивала согласия на привязанности. Во главе стоял отец, начальник, судья, вершитель. Конкретно — классический американский self-made man, «сделавший себя» эмигрант, прошедший путь от оборванца-работяги до всесильного властелина, — Вито Корлеоне, он же Марлон Брандо.

«Крестный отец» захватывал в первую очередь не гангстерским колоритом, а добротной основательностью семейной эпопеи — как «Сага о Форсайтах», «Семья Тибо», «Война и мир». Два главных и дюжина второстепенных Оскаров за две серии фильма Фрэнсиса Форда Копполы, канонизирование медального профиля Брандо, всенародная любовь — такое дается не кровопролитием и погонями, а прямым и ощутимым обращением к каждому, потому что у каждого есть или была семья.

Нынешний сезон принес на американский экран две важные семейно-мафиозные картины: это «Крестный отец, часть III» Копполы и «Свои ребята» Мартина Скорсезе.

Фильм «Свои ребята» пребывает на уровне очерка нравов с элементами производственного жанра («Ваш-то кем работает?» — «Мой-то? Да мафиози. Устает страшно»). Заурядных мещан, выбравших гангстерское ремесло, мастерство режиссера выводит к обобщениям, сохраняя за ними живую образность.

Клан Корлеоне — не хуже клана Кеннеди: тоже из эмигрантов, католики, слава, власть, деньги, тоже пополам радость и горе, тоже гибнут лучшие. «Свои ребята» — плебеи, больше всего похожие на «русскую мафию» с Брайтон-Бич: их торжества, их рестораны, их женщины, их нравы. Когда покойный «крестный отец» Евсей отмечал свое пятидесятилетие в «Национале» на Брайтон-Бич-авеню, хор исполнял величальную «Евсей всегда живой, Евсей всегда с тобой», а ассортимент блюд будто списывался с меню партсъездов.

В одном случае — размах, амбиции (Майкл становится командором рыцарского ордена), заявка на глобальные роли (пружины Ватикана, международный концерн-гигант). В другом — ни претензии, ни бунта, запросы на уровне скотоводов О. Генри: чуть разбогатев, купить карманные часы с камнями, натирающими мозоли на ребрах.

Соответственны и суммы в обиходе. Корлеоне дарят беднякам Сицилии 100 миллионов долларов. Самый большой куш, упоминаемый в «Своих ребятах», — 60 тысяч, годовой заработок приличного программиста.

Одни с гордостью несут звучное имя, храня связи с родиной предков (не случайно Майкл умирает в своем роскошном сицилийском дворце). Другие так и существуют под псевдонимом «свои ребята», откликаясь в быту на усредненные американские имена — Генри, Джимми, Томми.

Фон Копполы: дубовые панели, подлинники мастеров, костюмы от Диора. Фон Скорсезе: спальня «Корона империи» — мечта бакалейщика, платья с блестками, в ресторан приходят в шубах даже летом — из важности, но из осторожности сдают их не в гардероб, а на кухню, своим.

В обоих фильмах — итальянская музыка, но в одном — опера, в другом — шлягеры в ширпотребном исполнении «звезд международной эстрады».

Корлеоне, их друзья и враги гибнут в театральных ложах, в шикарных казино, на ступенях помпезных порталов. «Свои ребята» — в магазинных подсобках, на автостоянках, у стойки бара. Или в багажнике машины, где оживает недобитый враг, и главный герой Генри с друзьями неуклюже и торопливо тычут в него ножами.

В импрессионистских красках и рембрандтовских светотенях Копполы просто не смогла бы проявиться серость картины Скорсезе — тут если красота и мелькает случайно, то чтобы среди цветущих азалий Генри превратил в кровавое месиво лицо соперника.

В «Крестном отце» — мощный конфликт: разрыв между запутанным настоящим, амбициозным будущим и преступным прошлым. В «Своих ребятах» — одно мелкое бандитское настоящее: истории нет, на каждом конкретном персонаже она начинается и заканчивается.

Возникает естественный вопрос: если как-то понятны риск и преступления ради богатства, статуса, власти, то что привлекательного в плебейском мире «Своих ребят»?

Ответ — в названии. В том, что ребята — свои.