Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Примерно через две недели мы добрались до маленького городка под названием Демо, где и остановились на ночь, разбив лагерь на берегу речки. Погода была превосходной, и помню, меня привел в восхищение вид речных берегов, заросших лютиками и лилово-розовыми примулами. Еще через десять дней мы достигли области Поюл. Отсюда уже начиналась автомобильная дорога, и мы смогли ехать на джипе и грузовике. Это было большим облегчением, так как я уже начал страдать от езды верхом, и в этом был не одинок. Никогда не забуду вида одного из моих чиновников. У него так болел зад, что он сидел на своем седле боком, таким образом приспособившись давать отдых сначала одной половинке, а затем другой.

На этом расстоянии от Лхасы китайцы гораздо более решительно хозяйничали на нашей земле. Они уже построили множество бараков для своих солдат и домов для чиновников. А в каждом городе и деревне были громкоговорители, которые играли китайские марши и призывали людей работать "во славу Родины-Матери".

Вскоре мы были в Чамдо, столице Кхама, где меня ожидал большой прием. Здесь по причине прямого правления китайцев в городе это мероприятие приобрело странный характер. Военные оркестры играли хвалебные гимны в честь Председателя Мао и Революции, а тибетцы стояли и размахивали красными флагами.

Из Чамдо я доехал на джипе до Чэнду, первого города, относящегося собственно к Китаю. По дороге мы пересекли гору, расположенную в местности, называемой Дхар Цзе-дхо. Эта гора является исторической границей между Тибетом и Китаем. Когда мы спустились в долину по другую сторону горы, я отметил про себя, как отличается здесь сельская местность от нашей. Окажется ли, что и китайский народ столь же отличен от моего народа?

В Чэнду мне не пришлось много увидеть, так как я простудился и пролежал в постели несколько дней. Как только я достаточно поправился, меня и самых значительных членов моего окружения отправили в Сяньян, где к нам присоединился Панчен Лама, который выехал из Шигацзе несколько месяцев назад. Затем мы вылетели в Сиань.

Самолет, на котором мы летели, был очень старым, и даже я мог бы сказать, что он видел лучшие времена. Сиденья в нем представляли собой очень неудобные стальные каркасы без какой бы то ни было обивки. Но я был так взволнован перспективой полета по воздуху, что не обращал внимания на явные недостатки и совсем не испытывал страха, но, правда, впоследствии я приобрел более осторожное отношение к самолетам. Сейчас я не очень люблю их и являюсь для соседей неважным собеседником. Я предпочитаю читать молитвы, а не поддерживать разговор.

В Сиане мы опять сменили средство передвижения и последний отрезок пути проделали на поезде. Это было еще одно чудесное переживание. Вагоны, предназначавшиеся для Панчен Ламы и меня, были оборудованы всеми мыслимыми удобствами, от кроватей и ванных до изысканного ресторана. Единственно, что омрачало мне путешествие, было все более возраставшее по мере приближения к китайской столице чувство тревоги. Когда мы, наконец, прибыли на Пекинский вокзал, мне было очень не по себе, хотя это чувство и смягчилось немного при виде огромной толпы молодых людей, собравшихся, чтобы приветствовать нас. Но спустя немного времени, я понял, что они действовали по приказу, после чего ко мне снова вернулась моя обеспокоенность.

Когда мы сошли с поезда, нас встречал Чжоу Энь-лай, премьер-министр, и Чжу Дэ, заместитель председателя Народной Республики, оба они казались настроенными дружественно. С ними был тот самый тибетец средних лет, которого я видел с генералом Тан Куан-сеном в Лхасе. Когда обмен любезностями закончился, этот человек, имя которого было Пунцог Вангьел, проводил меня в мою резиденцию, которая представляла собой бунгало с красивым садом, принадлежавшее раньше японской дипломатической миссии. Он изложил мне программу на последующие несколько дней. В свое время мы стали хорошими друзьями с Пунцог Вангьелом. Его убедили в правоте дела коммунизма много лет назад. Перед тем, как приехать в Китай, он действовал как коммунистический агент, преподавая в школе, открытой в Лхасе китайской миссией. Когда эта миссия была закрыта и члены были высланы в 1949 году, Пунцог Вангьел и его жена, которая оказалась тибетской мусульманкой, тоже уехали с ними. Сам он был родом из Кхама. Ребенком его взяли в школу христианской миссии в Батханге, родном городе Пунцога, где он выучился немного английскому языку. Ко времени нашего знакомства он прекрасно овладел китайским языком и был блестящим переводчиком между Мао Цзедуном и мной.