Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

— Да в общем-то, ничего. В принципе все сводится к тому, что затея эта преждевременная, а может, и вовсе несбыточная.

— Но вы так не считаете?

— И да, и нет.

Тихий городской сумасшедший. Вежливый, доброжелательный, а там, в тире, своих врагов одного за другим неоднократно расстреливает — мысленно, конечно. А она-то думала, что он ее распростертой фигурой любуется. Да ему, наверное, ненависть все застит, весь мир, а не только какие-то там ножки. Так что пусть Пронькин успокоится и перестанет подмигивать. Какое дело амазонке до воздушных замков и их строителей? Это ведь из совсем другой оперы.

Но ведь падал же он тогда с колосников! Сейчас она это точно вспомнила.

Она уже уходила, заглянула напоследок, в пальто, в пустую комнату, удивилась, сразу не увидав его, скользнула взглядом по занятным, но не более того, картинкам на стенах и только тут увидела хозяина, замершего у окна: вцепился в подоконник обеими руками и дрожит… А это он плачет, оказывается. Смешно?

Еще смешнее, что она, только догадавшись, что он плачет (так и поверила сразу — а вдруг бы он хохотал в этот момент по неизвестной причине?), так же молча, как и одевалась, сняла пальто, пересекла комнату и пристроилась щекой к его вздрагивающей спине. Ну не дура ли? И это она — стремительная и безжалостная амазонка, столько их, ничтожных и жалких, истоптавшая своими стальными шпильками, стольких выбросившая под тяжелые колеса — и вот разжалобилась. Но, выходит, она никогда в жизни, то есть на самом деле, не видела, как они плачут. А они тоже плачут, оказывается.

— Мам, — сказала она, обвернув трубку концом косынки, чтобы было слышно похуже, — я из автомата у овощного звоню. Софьюшке что-то неважно, я у нее останусь. Нет, «скорую» пока не надо. Утром прибегу пораньше. Ну, целую. Спокойной!

Наверное, и погода была виновата — она с нервами бог знает что разуделывает. А интересно, вспомнит ли архитектор С. о ней, когда его проекты начнут воплощаться?

Еще одна древняя категория — одноклассники. За столько промчавшихся после школы лет их в Магадане почти не осталось. А еще говорят — второе поколение, золотой фонд! Ни один ведь, кроме Нины, после окончания института не вернулся — все где-то устроились, женились, замуж вышли… Только Катька Пылаева, двоечница-просветительница, бессменную вахту у прилавка винного отдела в центральном гастрономе несет, как ни придешь, она там околачивается — рот до ушей, настроение превосходное… Интересно, чему она радуется? Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю..?(тоже Пушкин, между прочим). Или в слабоумие впала, благо умом никогда особенно не отличалась? Но держится гордо, ни разу денег не попросила, только: «Привет, Нин! Как дела? Как производственные успехи? Какая у тебя шапочка хорошенькая!» Да, хорошенькая, ты бы ее сейчас за червонец спустила.

Есть еще Славка Поползнев, он то ли в «Кванте», то ли на передающей радиотехником работает, толкается по вечерам в книжном магазине. С этим тоже: «Привет» — «Привет», больше говорить не о чем. Будет тема, когда телевизор сломается, но пока все в порядке.

И это — все и вся. Остальное — Предприятие. Именно этим словом Нина называла свою работу — не конторой, как многие, не управой, как отдельные остряки, а вот так, строго и безжалостно, — Предприятие, то есть учреждение, где нет тебе ни шуточек, ни расхлябанности, ни разгильдяйства, а есть дело: пришла, поступила, вошла в договорные отношения — изволь работать, что бы вокруг тебя ни происходило. И еще один, давнишний, смысл имелся у этого замечательного слова. Предприятие — это твое намерение, действие, то, что ты предприняла, может — и авантюра какая-нибудь, но результат твоего свободного волеизъявления — предприятие. Чудесное слово!

Предприятие. Отрасль. Пятьдесят совхозов довольно пестрого профиля. Ну оленеводческие — это понятно, но сверх того животноводческие (молочного направления), овощеводческие, звероводство, птицеводство… А над всем этим еще и экстрема. Плюс обыкновенное российское разгильдяйство, когда никто ничего делать не хочет — только зарплату получать, великое множество иждивенцев, каждый из которых только и норовит урвать, а работу с него не спрашивай. Но мы в эти социальные дебри забираться не будем, хватит с нас и того, что удается кое-что регулировать с помощью экономических рычагов, об остальном пусть думают академики и первые руководители, а если каждый старший инженер будет строить свою модель экономических отношений при социализме, то любое предприятие станет неуправляемым.