Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Не прерывая пантомимы, он заметил, как грузчик взял ее чемодан, чтобы сунуть в багажник автобуса, что-то шепнул грузчику, и тот понес этот чемодан торжественно и осторожно, словно у нее там бог знает что лежало. И самому грузчику эта игра понравилась, он подмигнул ей, когда разогнулся, и сделал такой жест в сторону Гиви — мол, он так приказал, начальник. И Нина согласно кивнула.

Ну вот, наконец и поехали.

Бежит Москва провожая меня во всей невозможной красе

А почему она, действительно, не полетела в Тбилиси, кусок бы у нее там отъели?

10

А я вот все думаю — почему птицы не летают? (Нина сидит в самолете, вылетевшем уже часа полтора из Домодедова. Сейчас будут разносить легкий ужин). То есть не так — птицы-то как раз летают: почему люди не летают… Это из очень старого фильма «Дом, в котором я живу», кажется. Там героиня, Жанна Болотова, монолог из какой-то пьесы читает. Кажется, Островский, «Гроза», это Катерина рассуждала, когда полюбила Бориса. А может, еще откуда-нибудь?

Но вот, значит, летим и, летя, попадаем в какое-то новое состояние, обычно человеку не свойственное, в необычное состояние. И человек при этом начинает как-то не совсем так думать, чувствовать, жить. Наступает какая-то новая реальность. Как сон. Или искусство. Или, простите за сентиментальность, любовь. Да-да. И при любви, то есть влюбившийся человек — это уже не совсем обычный человек, вернее — человек в необычном состоянии. Вот именно — состоянии. В нем, состоянии, все дело. И тогда для человека наступает иная реальность.

Вот, например, зачем человек читает книгу, не научную — там информация полезная, ему это по работе надо, — а художественную? В ней-то ведь информации, можно сказать, никакой. А он глаза портит, над судьбой Анны Карениной волнуется. Зачем ему это?

А это — существование в другой реальности. Наверное, такое же необходимое для души, как сон для тела.

Но ведь сон — это еще одна реальность. Господи, сколько же их все-таки?

Давайте по порядку. Вот живет, например, человек, Иванова Светлана Михайловна. У нее есть муж, дети, свекровь (в другом городе), любовник (если это обязательно), работа, приятельницы, привычки, квартира, вещи. Все, кажется? Это перечислять долго, а все это существует у Светланы Михайловны и при Светлане Михайловне уже давно, она привыкла ко всему этому, реально во всем этом пребывает. Вот это существование и есть реальность номер один.

И вот кладет усталая от этой реальности Светлана Михайловна голову на подушку, чмокает губами, засыпая, и начинается для нее реальность номер два — сон.

(Нет, есть я не буду, и так подташнивает. Не нужно было столько шампанского пить. Славный все-таки этот Гиви. Но, может, он только здесь такой? А там, в Тбилиси, нацепит на тебя паранджу и будешь двадцать пятой наложницей в гареме. Знаю, что у них эти штуки не носят, но ведь и эмансипации тоже нет — см. «Кавказскую пленницу»).

Так вот сон. Любой — и такой идейно-повествовательный, как у Веры Павловны, и самый мимолетный и зыбкий — это ведь тоже реальность для видящего его и существующего в нем человека. Недаром спящие и бредят, и дергаются — они живут в своих снах, воспринимая все, что с ними в данный момент происходит, как совершенно реальное. И пусть при этом иногда сохраняется некоторое чувство контроля — все равно кричат и обливаются холодным потом. Значит, верят.

И вот тут возникает, может быть, самый интересный вопрос: зачем природе понадобилось мучить или радовать человека во сне? Или это просто физиологическая случайность? И почему у человека возникает и сохраняется вера в сны, в то, что они что-то значат в его жизни? Почему он верит в приметы того, что произошло совершенно случайно и вовсе не обязательно для него?

Но оставим пока это и продолжим перечисление.