Читаем Свобода в широких пределах, или Современная амазонка полностью

Переезд на Каховку (однокомнатная квартира невесть куда сгинувшего товарища) произошел, таким образом, восемнадцатого августа. Еще неделю, до двадцать пятого числа Кратов, старался никуда не отлучаться, словно заглаживая в эти последние дни вину за прежние частые исчезновения. Была еще затаенная надежда, что появится этот не то прощелыга-родственник, не то великий маг и волшебник факта (все зависит от точки зрения), — двухмесячная дача его тоже кончилась, может, приедет напоследок, а то когда еще увидятся. Но, видимо, его или заучили там совсем (хотя едва ли можно научить хоть чему-то такого сумасброда), или не тому учили, потому что не приехал, не пожелал или не успел. Ну что же, переживем, но запомним, а жаль, конечно. Тем более что дни стояли длинные и скучные, и Нина их жила, как повинность какую-то отбывала: договорилась, пообещала, согласилась провести это лето с Татьяной — вот и сиди теперь над ней, рядом с ней, лови ее взгляды, карауль взлеты вдохновенного вранья. Но и последние почему-то прекратились. Тяжело, но неделю вытерпеть можно.

После двадцать пятого надлежало поселяться на Стромынке. Поэтому на Каховку Нина съездила только раз (а это не ближний свет — на метро до Павелецкой, там пересадка и еще восемнадцать минут до Каховской, а потом две остановки на троллейбусе, но ничего, добраться можно все-таки), убедилась, что все в порядке, вещи целы и никто, кажется, в квартире не побывал. А кто мог побывать, спрашивается, если ключи только у нее и Льва Моисеевича (он так сказал). Неизвестный товарищ по-прежнему находился в своем неизвестном далеке — и пускай себе там находится подольше.

Несколько (до тридцать первого) дней на Стромынке. В первую очередь, конечно, дела и заботы — с кем поселиться, получить белье, взять вещи из камеры хранения, во-вторых — радость общения, столько не виделись (но поиски отменно здравствующей компании Антошкиной отложим на потом — к этой встрече нужно не спеша подготовиться). А дня через два-три уже шевельнулось смутное желание съездить посмотреть, как там, а йогом и дело появилось: нужно привести себя в порядок, отмыться, перышки почистить и экипироваться должным образом, чтобы быть первого сентября на параде не хуже других. Сделать это можно было, конечно, только на каховской квартире.

И вышло, что эта самая квартира, которая первоначально рассматривалась как склад носильных вещей (хотя уже в первый туда приезд Лев Моисеевич сказал: «И жить здесь можете, если пожелаете. Платы я с вас брать не буду, разве что какую-нибудь малость, о которой и говорить сейчас не стоит»), становилась, стала даже местом постоянного пребывания, ну, исключая, конечно, часы занятий. Но сразу после занятий и читалки — туда, хотя и не ближний свет, конечно.

Туда! Туда! (см. чеховское, из «Трех сестер»: «В Москву! В Москву!», или из Гейне, кажется, обрывки школьных знаний: «Дахин, дахин…» — тоже туда, значит). Ну а что тут, простите, делать? Не будешь же изо дня в день перышки чистить или шмотки-тряпки перебирать, а владелец помещения ни телевизором, ни хотя бы плохоньким проигрывателем не подумал обзавестись» только радио — для «Последних известий», наверное, и чтобы не проспать. Есть телефон, но звонить некому — тоже радости мало. Вот и получается: «Каховка, Каховка, родная…» Что — родная? Винтовка ни с какой стороны не подходит. Что же еще может быть? Родная столовка? Это «под аркой», у филологов, к Каховке-улице отношения не имеет. Золовка? Это вообще неизвестно с чем едят. Зубровка? Есть, кажется, такой напиток, но — брр! — лучше не вспоминать. Литровка? Но это и вовсе много, сейчас и разлива такого нет. И что, позвольте спросить, налито, потому что:

Я с тобой не стану пить вино оттого что ты мальчишка озорной знаю я у вас заведено с кем попало целоваться под луной

Понятно? Так что мальчик смелый, лукавый, проворный пусть ни на что не надеется.

А у нас тишь да гладь Божья благодать а у нас светлых глаз нет приказу подымать

Все та же несравненная Анна Андреевна. Оборони меня, укрепи меня, наставь меня, подними над всей этой глупостью и суетой: у меня в кармане гвоздь а у вас? а у нас сегодня гость а у вас? а у нас сегодня кошка… а у нас светлых глаз нет приказу подымать. Вот так!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман