Свобода

— Он вернулся из Западной Вирджинии в четверг вечером, — сказала Патти. — Я могу тебе рассказать, раз уж мы старые друзья, ведь так? Он вернулся в четверг вечером и пришел ко мне — и случилось именно то, Ричард, чего я всегда хотела. Всегда. Всю мою взрослую жизнь. Я даже с трудом узнала его лицо, он как будто обезумел. Но я согласилась лишь по той причине, что он был уже как будто не здесь. Получилось своего рода прощание. Маленький подарок при расставании — чтобы показать, чего я лишаюсь навсегда. Потому что я слишком долго делала его несчастным. Теперь он готов к чему-то лучшему, но со мной ему ничего не светит… потому что я слишком долго делала его несчастным.

Судя по тому, что услышал Кац, он опоздал на два дня. Сорок восемь часов. Невероятно.

— Ты еще можешь все исправить, — сказал он. — Сделай его счастливым, будь хорошей женой. Он забудет эту девушку.

— Может быть… — Патти провела тыльной стороной ладони по глазам. — Если бы я была разумным человеком, то, вероятно, именно так и попыталась бы сделать. Потому что, знаешь, я всегда хотела победить. Я привыкла бороться. Но у меня появилось нечто вроде аллергии на разумные поступки. Я провела всю жизнь, злясь на саму себя.

— Вот за что я тебя люблю.

— Ах, любовь. Ричард Кац говорит о любви. Должно быть, это сигнал, что пора спать.

Это была финальная реплика, и Кац не пытался остановить Патти. Впрочем, он так верил в свои инстинкты, что, поднимаясь наверх десятью минутами позже, по-прежнему воображал, что найдет ее в своей постели. Но вместо нее он обнаружил толстую непереплетенную рукопись с именем Патти за первой странице. Рукопись называлась «Работа над ошибками».

Кац улыбнулся, потом сунул за щеку побольше табаку и принялся читать, периодически сплевывая в стоящую на столике вазочку, пока за окнами не забрезжил рассвет. Он отметил, что ему куда интереснее читать страницы, посвященные ему самому, нежели другим; это подкрепило его давнее подозрение, что люди на самом деле желают читать только о самих себе. Еще он с удовольствием заметил, что Патти искренне восхищается им, и вспомнил, отчего она ему нравится. Но тем не менее, когда Ричард дочитал до конца и выплюнул почти безвкусную табачную жвачку, его посетило ощущение полнейшего фиаско. Поражение нанесла ему отнюдь не Патти — ее писательские таланты впечатляли, но по части самовыражения Кац ей не уступал. Победителем был Уолтер — потому что книга была явно написана для него. Что-то вроде печальной и неосуществимой попытки попросить прощения. Уолтер был главным героем драмы Патти, а Кац — просто интересным актером второго плана.

На мгновение в его душе вдруг словно распахнулась дверь — достаточно широко, чтобы Кац мог увидеть свою раненую, уязвленную гордость, — но тут же он ее захлопнул и подумал о том, как глупо было разрешить себе желать Патти. Да, ему нравилось ее слушать; да, он питал фатальную слабость к умным женщинам в депрессии, но при этом ему был известен один лишь способ общения с ними — а именно заниматься любовью, потом уходить, возвращаться и снова ложиться в постель, опять уходить, ненавидеть их, снова трахаться, и так без конца. Ричард хотел бы вернуться в прошлое, когда ему было двадцать четыре года и он жил в вонючей берлоге на южной окраине Чикаго. Он поздравил себя с тем, что разгадал, какова роль женщины вроде Патти для мужчины вроде Уолтера, у которого, каких бы глупостей он ни совершал, хватало терпения и воображения, чтобы управляться с ней. Ошибка, которую сделал Кац, заключалась в том, что он упорно возвращался туда, где неизбежно должен был потерпеть поражение. Патти писала о том, как мучительно сложно бывает в подобной ситуации понять, что хорошо, а что плохо. Кац прекрасно умел распознавать, что хорошо для него самого, и обычно для достижения собственных целей этого ему вполне хватало. Лишь рядом с Берглундами он ощутил, что этого недостаточно. И от этого чувства ему было так нехорошо, что он готов был поставить точку.

— Итак, друг мой, — сказал он, — вот и конец нашей истории. Ты победила, детка.

За окном становилось все светлее. Кац пошел в ванную, вымыл вазочку, в которую сплевывал табак, и поставил ее обратно на столик. Часы показывали 5:57. Он собрал вещи, спустился в кабинет Уолтера и оставил рукопись на столе. Нечто вроде прощального подарка. Кто-то должен прояснить ситуацию, положить конец вранью — а Патти уж точно к этому не готова. Значит, она хочет, чтобы грязную работу сделал он? Ну ладно. Он готов выступить в роли неудачника. Дело его жизни — говорить неприглядную правду. Быть сволочью. Ричард вышел, и дверь на пружине щелкнула за спиной, словно символически подведя итог. Прощайте, Берглунды.

Ночью было влажно, машины в Джорджтауне были мокрыми от росы, извилистые тротуары блестели. На деревьях, покрытых молодой листвой, возились птицы, в бледном весеннем небе гудел самолет. Даже звон в ушах казался приглушенным на фоне утренней тишины. «Хороший день, чтобы умереть». Кац попытался припомнить, кто это сказал. Нил Янг? Индейский вождь Бешеный Конь?