Свободен - 2.

«Потому что этот будущий отец, — кошусь я, как он воюет с «кустами» капусты, — вряд ли позволит мне работать и нервничать из-за этого, когда узнает». Вот даже не сомневаюсь. У него от одного упоминания о детях глаза горят. Нет, становятся как у просящей лакомство собачки. Он хочет ребёнка. Очень хочет. И не смогла я ему отказать. Так мы и перестали предохраняться. Но с хорошими новостями повременю.

В общем, решаем неожиданно свалившиеся на нас проблемы по мере поступления. А то что-то мы расслабились за эти два месяца беззаботного счастья. Так скоро и ценить его перестанем, принимая как должное.

— Давай, рассказывай, — заставляет он меня открыть рот, чтобы засунуть капусту.

— Сначала ты, — показываю я, что жую, то есть говорить мне с набитым ртом никак.

— Я не могу её уволить, Лан, — вздыхает он виновато, не задавая ненужных вопросов. — Как бы мне этого ни хотелось.

— Я понимаю, это решение отца. И это его компания, — беру я солонку, чтобы хоть посолить это кулинарное издевательство над органами чувств. Пресно. Безвкусно. Травянисто.

— А нам точно нужна эта диета? — нюхает капусту Мой Худеющий на своей вилке и морщится.

— Тёма, это ты поправился на пять килограммов и решил к свадьбе привести себя в форму. Лично я вообще страдаю ни за что. И ничего, молчу.

— Хнык-хнык, — комментирует он своё отношение к диете, но вздохнув, начинает есть.

— А отец точно хорошо подумал, когда решил объединиться с «Эллис»? Или это тебе на зло?

Глава 3

— Точно-точно отец подумал. Он же не идиот. Объединение всегда делает компанию мощнее. А они с Лисовским были как две палочки Твикс: правая и левая. Только разорвали компанию пополам. В итоге ни одной ни другой возможностей не хватает.

— А чья была идея разойтись? — с тоской посматриваю я на холодильник. И я бы сделала, конечно, и сливочный соус и запекла эту зелёную «вкусняшку» в духовочке с сырком. Но… диета так диета.

— Лисовского, — стойко жуёт он как корова траву. — Ему казалось, что отец всё стал делать не так. Прибыль маловата. Используется не так. В общем, с той поры как он вложился в покупку бывшего фармзавода, и они прямо горели общим делом, много воды утекло. Он считал, что отец стал сдавать. Отец — что Лисовский потерял связь с реальностью. Но в итоге из-за этого раздела пострадали оба.

— Так значит, Эллу ты знаешь давно?

— С рождения, — разводит он руками. — Но мы не дружили. Больше собачились. Она с книжками в платьицах. Я с синяками на велике. Она с родителями на пикник, я с друзьями на речку.

— А как получилось, что ты пошёл работать к Лисовскому, а не к отцу?

— Лисовский нравился мне больше, — пожимает он плечами. — Знаешь, как это обычно бывает? Отца я, конечно, люблю. Но Лисовский был мощнее, резче, мыслил шире, рисковал. С ним было интереснее, что ли. Отец вечно осторожничает, перестраховывается, выжидает. Тот шёл напролом. Был крут. Во всех смыслах этого слова. В том числе и на расправу.

— И ты бросил его дочь у алтаря и остался жив? — усмехаюсь я.

— Я скажу тебе честно, Лисовский был единственным человеком, который меня поддержал. Он боготворил дочь. Даже компанию свою назвал в её честь. «ЭлЛис» — Элла Лисовская. И всегда считал её своей маленькой принцессой, а её деловые замашки — баловством. По его убеждению, в семье мужик должен зарабатывать и никак иначе. А девочек надо баловать, — улыбается он, явно являясь адептом веры Марата Лисовского. — И, если девочка просит: куклу, новое платье или свою компанию, святая мужская обязанность — дать ей эту игрушку.

— С чего же он вдруг проникся к тебе? Посчитал тебя недостойным его дочери?

— Может быть, — чешет он затылок, усмехаясь. — Но скорее, он считал, что я стал её новой игрушкой. И, похлопав меня по плечу, сказал сакральную фразу: «А я то думал ты подкаблучник, Тёмыч, а ты мужик». И отпустил.

— А любимая дочь ему это простила?

— Подозреваю, нет. Возможно, это его и подкосило. А может, просто так совпало. Что теперь говорить. Его уже скоро год как нет в живых.

Тяжело вздохнув, он встаёт, чтобы унести пустую тарелку. Мимоходом целует меня в шею.

И, может, я, конечно, и не права, но ведь дома, наедине, он действительно ласковый как телок. И это его трепетное отношение, забота, кофе по утрам, которое он мне тоже варит, потому что встаёт раньше. И целый час гремит в спортзале железом, пока я сплю. Всё это в быту и даёт ощущение его мягкости. Нежности. Подкаблучности. Его уступчивость в мелочах. И его выбор в любом незначительном споре в пользу «лишь бы ты улыбалась». Всё равно с какой стороны я буду ставить свою зубную щётку. Без разницы какого цвета коврик я постелю в ванной. Не важно, что он хочет смотреть футбол, если я хочу смотреть фильм. Лишь бы я улыбалась. И он уйдёт смотреть свой футбол в гостиную. Но, самое смешное, что ведь я скорее приплетусь и буду смотреть с ним футбол, чем мы будем драться за пульт.

— Тебе зелёный? — наливает он на двоих чай.

— Наложницу императора, — оглядываюсь я.