— Обязательно, — обнимает он маму в ответ и добавляет, когда она, махнув рукой, отправляется к вагону: — Счастливо доехать!
Мы стоим на перроне, подставив лицо снегу, пока поезд трогается. А потом долго машем вслед, пока видим маму и Юру в окне.
— Второе марта и снег, — раскачивает он мою руку, пока медленно, никуда не торопясь мы идём к машине, взявшись за руки.
— Надо будет запомнить, — задираю я голову и тяжело вздыхаю, — что в день нашей свадьбы шёл снег.
— Что-то случилось? — останавливается мой внимательный, чтобы посмотреть на меня.
— Отцу в больнице стало хуже. Он в коме.
Он стоит несколько секунд не шевелясь, обдумывая полученную информацию, а потом лезет в карман за телефоном.
— Валь, — обнимает он меня, прижимая телефон к уху. — Организуй-ка охрану в больнице. И у палаты Елизарова тоже.
Глава 31
Столько было планов на воскресенье. Но я всё же беременная, а не железная. А потому посажена мужем под домашний арест. Отдыхать. Набираться сил. Отсыпаться. Получать положительные эмоции.
И отъедаться. Благо, у всех этих волнений оказался один приятный побочный эффект — я начисто забыла про свой токсикоз. Или токсикоз на время ушёл в подполье. Но главное, что я обложилась пультами, книгами, вкусняшками и для полного счастья мне не хватало только мужа под боком.
Но если бы он лежал рядом, то кто бы ещё меня накормил горячими пельменями с бульоном, привёз из книжного каких-то слёзных новинок о любви, и помог подключить канал, где в режиме нон-стоп показывали советские фильмы, которые я хоть и знала наизусть, но «Людк, а Людк!» и «Простите, что помешал вам деньги прятать!» неизменно заставляли улыбаться.
И хоть для полноценного отдыха это, конечно, было очень мало — всего день. Но что-то всё равно внутри словно ослабило узел, отпустило и позволило выдохнуть.
Ведь с утра мне предстояло глубоко вдохнуть и появиться на работе в неприятной, но знакомой теперь для меня роли — брошенной у алтаря невесты. Невесты, что вдруг оказалась своему жениху сестрой.
— Я справлюсь, Тём, справлюсь, — при полном параде, на каблуках, в костюме, я подкрашиваю губы, стоя у зеркала в прихожей. — Одно дело расставаться с тобой по-настоящему и совсем другое — так.
— Если тебе будет трудно, нервно или крайне неприятно не думай ни секунды, сразу собирайся и уходи. Тебе вообще необязательно в это ввязываться, Лан. У тебя столько книг, новый канал опять же подключён, — соблазняет он меня, заставляя остаться дома. — Тебе не нужно быть на передовой.
— А я хочу, — прячу я тюбик с помадой. — И вообще, это правда. А я не собираюсь прятать голову в песок. Мы ни в чём не виноваты. Хоть наше родство под вопросом и решится он, увы, ещё не скоро.
— Зато это будут данные, которые в этом городе, даже в стране, подделать никто не сможет. И, может, я, конечно, долбанный параноик, но лучше перебдеть, — улыбается он.
— Может, ты, конечно, и долбанный параноик, — подтягиваю я его к себе за галстук. — Но ты мой параноик и я тебя люблю. И никому не отдам.
— Это радует. И знаешь, я лично отдал вчера Элле Лисовской наши образцы ДНК и попросил сделать анализ.
— А какое отношение имеет Элла Ли… — провожаю я его глазами, когда он уходит в комнату и возвращается с журналом.
— Почитаешь в машине, — протягивает он мне «глянец», а потом укоризненно качает головой: — Вот до чего я люблю твои накрашенные губы, — целомудренно целует в висок. — И твоя машина уже наверняка приехала.
— «Деловая женщина»? — запахиваю пальто, что он помог мне надеть, пока я разглядывала обложку брошенного на пуфик старого журнала, где Элла Лисовская во всей красе с той самой сумкой Кокшинель. Я же про неё слышала! От «Зиты и Гиты» в туалете на Хайнане слышала про этот журнал.
— До встречи, красавица, — открывает мне входную дверь мой партизан.
— До встречи, — подхватываю я сумку, журнал и выхожу не оборачиваясь.
Кто бы знал, что эта песня с сегодняшнего дня заиграет для меня новыми нотами.
С сегодняшнего дня мы будем ездить на работу разными машинами и дорогами. Будем жить в разных квартирах. Будем стойко выносить на работе сочувствующие взгляды (или осуждающие, как знать). И будем проживать это вместе, скрестив пальцы и молясь, чтобы этот страшный сон не стал явью.
Слишком многое оказалось поставлено на кон там, где всё выглядело жестокой шуткой. Под угрозой жизни двух людей. Свобода моего мужа (отец по-прежнему в коме и тяжёлом состоянии). Под ударом компания его отца. Наше будущее. И будущее наших детей.
«