Свободен как птица

Когда мы еще только познакомились, я рассказывал Акико, что хожу в Тодай.[4] Она, даже не подозревая о существовании такого университета, считала меня служителем. на маяке, и лишь однажды узнала от отца, что Тодай – название университета. Кое в каких вещах она была совсем невежественной, и все-таки именно такую Акико я полюбил.

Когда Акико в первый раз забеременела, мы решили сделать аборт. Я немало побегал в поисках врача-гинеколога, пока наконец не подыскал один роддом и отвел туда жену. После окончания операции я вошел в палату, устланную циновками, и увидел Акико, которая лежала даже не укрытая одеялом. Сквозь тонкие шторы пробивались лучи летнего солнца, было жарко, как в бане, и ее блузка прилипла к вспотевшему телу, так что одеяло, наверное, и не требовалось. Тогда в моде были нейлоновые рубашки и блузки, дешевые и прочные. На Акико тоже была блузка из нейлона, совсем не впитывавшая пота. Бормоча что-то невнятное, жена пошевелила правой рукой. Ее, еще не пришедшую в себя после наркоза, видимо, мучили кошмары. Заметив это движение, я взял и сжал ее руку. Дыхание Акико сразу стало ровнее, она даже улыбнулась. Но вскоре из прикрытых глаз ее покатились слезы. Акико пришла в себя и слабо сжала мою руку. Ее лицо, на мгновение омрачившееся тревогой, засветилось улыбкой, и она смущенно посмотрела на меня. Этот взгляд я вспоминал в течение нескольких последующих недель, стоило лишь взглянуть в угол комнаты. И в дальнейшем случалось, что глаза Акико принимали такое стыдливое и в то же время мягкое выражение. Тогда мне казалось, что это приоткрывается ее душа – нежная душа Акико, всегда производившей впечатление уверенной и сильной женщины.

С Акико мне случалось оставаться наедине гораздо реже, чем с Ёсиэ, да к тому же не было теперь прежней атмосферы в наших отношениях, поэтому иногда специально при детях она говорила: «Ты, папочка, как-нибудь не умри раньше меня. Мне такое не перенести».

Случай с платком не давал возможности в полной мере судить о переживаниях Акико, однако интуитивное чувство совершенной мною тогда оплошности не обмануло. Несколько дней спустя я зашел домой, но жена хлопнула дверью, не став разговаривать. Теперь она прекратила носить мне смены белья. Видимо, Акико проведала что-то о моих отношениях с Ёсиэ. Однако насколько хорошо она об этом информирована, я не знал. Она стала смотреть на меня как на какого-то грязного типа. Подавая еду, со стуком ставила тарелки и затем уходила в свою комнату. Так как я часто был вынужден питаться вне дома, мне очень не хватало домашней, особенно овощной, пищи. Прежде Акико проявляла особую заботу о моем меню, теперь же перестала это делать. «Домой можешь и вовсе не приходить. Лишь бы деньги аккуратно давал», – говорила она в присутствии Хадзимэ. Я только горько усмехался, делая сыну глазами знаки: мол, естественно, мать всегда чем-нибудь недовольна. За столом Хадзимэ обычно молчал, но, как только моя пиала пустела, он сразу же вставал (даже когда рядом сидела Акико) и наполнял ее новой порцией.

* * *

Наступило 30 декабря, а я все еще никак не мог развязаться со своими делами. Нужно было побеспокоиться о праздновании Нового года, предупредить Акико, что деньги на ведение хозяйства я смогу привезти ей не раньше 31 декабря. Позвонил Акико.

– Завтра приду домой и принесу деньги. Ты купила осьминога? Нет еще? Это даже лучше. Я сам принесу.

– А меня завтра не будет, – раздался голос жены. Мне вдруг показалось, что протянувшаяся из темноты рука сдавила мое горло. Я на мгновение лишился дара речи. Звонил я из пригорода, где находился банк, ведущий мои дела. Автомат время от времени гудел, требуя очередную монетку. Новый гудок привел меня в чувство.

– Что значит «не будет»? Ты хочешь сказать, что в Новый год тебя не будет дома? Ведь завтра Новый год! Что случилось? Куда ты собралась?

– Не все ли равно, куда я пойду, – ответила Акико, и по ее тону я понял, что она не шутит.

От волнения у меня подкосились ноги. В поисках опоры я прислонился к стенке телефонной кабины.

– Решила поехать в Хаконэ, к соседям на дачу.

– Вместе с Хадзимэ?

– Нет, он отказался ехать.

Слова вновь застряли у меня в горле. Не потому, что я не находил что сказать. Просто голова сделалась совершенно пустой. Пустота образовывалась каждый раз, когда автомат проглатывал монеты. Это очень раздражало меня.

– Ну ладно, пока. – Акико повесила трубку.

Большинство фирм еще несколько дней назад завершили ела нынешнего года, даже ссудные кассы, предоставляющие кредит под чрезмерно высокие проценты. Наступил канун Нового года, а мне еще требовалось подвести счета, раздобыть деньги на вексель, который необходимо было оплатить четвертого января. Куда бы я ни обращался с просьбой о кредите, везде получал отказ. Из-за этого, да еще из-за потрясения, вызванного разговором с Акико, я всю ночь не сомкнул глаз и к Ёсиэ смог попасть только около трех часов дня.