Свободная

Митенька сильно кричит, беспокойно ворочается, и пытается выгнуть спинку, а у меня дрожат руки. Суки! Предательски дрожат от бессилия… Аккуратно опускаюсь на жёсткий диван рядом с подругой и, отклонившись назад на неудобную спинку, кладу малыша к себе на живот, предварительно его распеленав и задрав свое платье вверх. Но, видимо, именно сегодня это нехитрое правило «контакт кожа к коже» дает сбой, и не помогает ему успокоиться. Вот именно сейчас я понимаю выражение «сердце обливается кровью», когда смотрю на то, как мучается мой малыш, с гримасой боли на лице сжимая крохотные кулачки, елозя по мне ножками.

Вдох-выдох.

Пытаясь снять его внутреннее напряжение, нежно провожу рукой по спинке, чувствуя горячую кожу кончиками своих подрагивающих от тревоги пальцев… понимаю, что мне необходимо успокоится, но не могу справиться с собой, особенно теперь, когда уставшие от детского плача соседи начинают стучать в стенку…

Оно и понятно! Время на часах – пол третьего ночи! Но им сейчас совершенно точно не до моего бессильного отчаяния, а мне – не до них.

– Давай, я попробую, – тихо говорит Лида, придвигается ко мне, и бережно забирает у меня ребенка. – Я где-то читала, – продолжает она мягким голосом, – что тяжесть колик зависит от психоэмоционального климата в семье, особенно психологического состояния мамы, когда она становится нервной, истощена, и очень мало спит…

Митя еще пару минут плакал навзрыд, но постепенно затих, повернул ко мне свою голову, внимательно посмотрел, но почти сразу опустив припухшие от слез веки и наполовину засунув крошечный пальчик в рот, чутко уснул.

Я, осознавая правдивость ее слов, тяжело вздохнув, негромко и продолжительно застонала, откидываясь затылком на подголовник дивана. Все тело ныло от усталости, как после сильнейшего перенапряжения, а попытка снова поднять голову показала, что эта голова еще и кружится, вызывая легкую голодную тошноту.

– Не хочешь спросить, как прошёл мой вечер? – не открывая глаз, спросила я.

– Судя по состоянию твоих коленей, могу предположить, что это было настоящее испытание, – многозначительно протянула подруга. – И я не уверена, что имею право тебя об этом расспрашивать…

От услышанного я аж поперхнулась!

Лида, которая была крайне любопытна, и каким-то образом всегда ухитрялась находиться в курсе всех последних событий, сегодня смогла не просто удивить меня… она меня ошеломила! В растерянности, от замешательства глаза у меня открылись сами собой, а с губ сорвался короткий невнятный звук, больше напоминающий недоверчивый смешок.

– Даже так?! – я больше не могла скрыть истерической интонации в своем голосе. – Не верю я тебе! Вот ни на грамм!

– Кира, – сдержанно вздохнула она, – мое отношение к тебе – ты знаешь. А еще знаешь мое мнение по поводу твоих рисковых вылазок…

– Лида…

Я попыталась отделаться от нотаций и вклиниться в самое начало ее монолога, но она словно не заметила моей активной жестикуляции и продолжила:

– Я хочу и могу помогать вам с Митенькой!

– Твои силы небезграничны!

– В таком случае, у него есть отец! – упрямо продолжала она, словно надоедливый ребенок, считающий, что достаточно высказать желание, чтобы оно осуществилось. – Я помню, что ты мне запретила даже упоминать Барса… Но прошел год, и ты должна знать, что все изменилось! Ты упускаешь последнюю возможность его вернуть, а потом снова будешь страдать, только исправить уже ничего будет нельзя…

«Это и сейчас нельзя исправить!»

Да, действительно, все это время я не хотела слышать от Лиды, все еще занимающей должность секретаря одного из заместителей в корпорации «Bars», изменилось ли с ним… или в нем хоть что-то после нашего болезненного расставания.

– Уже очень поздно, а тебе завтра на работу, – отмахнулась я, пытаясь привстать для того, чтобы забрать у нее ребенка. – Спасибо, что помогла. Снова.

Лида расстроенно покачала головой, игнорируя мою грубость, встала и аккуратно положила малыша в кроватку, прикрыв его, подаренным ей же, одеяльцем. Подойдя к шкафу-пеналу, щедро накапала в стакан успокаивающие капли – двойную дозу, немного разбавила кипяченой водой и, протянув мне, скомандовала:

– Я остаюсь. Тебе не мешало бы выспаться.

Чувствую себя ужасно виноватой из-за того, что так оборвала ее, но молчу. Подтянув ноги, я залезаю под свой старенький плед, и закрываю глаза, но даже с учетом успокающего, мой организм, похоже уже не справляется со всем тем, что на него навалилось.

***

В своих беспокойных снах я снова и снова возвращаюсь в тот самый, мой последний вечер в пентхаусе Барса…

Эти сумбурные видения, словно закольцованная мелодия на проигрывателе, раз за разом переносят меня в этот самый момент моей личной точки невозврата: