Я проскальзываю мимо него, игнорируя его крик: «Лиза!» Я не в настроении для его фокусов. К счастью, он не следует за мной, когда я с нетерпением поднимаюсь по лестнице, ведущей ко мне в комнату.
Джон Питерс. Джон Питерс. Джон Питерс.
Имя звучит все громче, я иду все быстрее. Поднимаюсь на площадку. Оказываюсь лицом к двери. Предвкушение настолько велико, что я боюсь снова потерять контроль над собой. Я привожу в порядок дыхание.
Я готова. Надеюсь, Джон тоже.
Я подхожу к двери. Открываю ее.
И отступаю назад в изумлении и шоке. Я не верю своим глазам. Я в ужасе и бешенстве.
Моя комната полностью покрашена в черный цвет.
Глава 27
Стены, пол, потолок, световой люк, оконная рама…
Я забыла, что дальше. Делаю вторую попытку.
Мои глаза открываются. О, боже, это взаправду. Я кладу трясущуюся руку на свои дрожащие губы, беспомощно кружа по комнате. Стена с окном черная. Стена, возле которой стоит кровать, черная. Стена с дверью — тоже черная. Все черное. Цвета блестящего черного дерева, черного-пречерного.
Слова Джона исчезли. Исчезли.
Меня переполняет такое сильное горе, что я чуть не падаю на отвратительно покрашенный черный пол.
Я стону и обеими руками хватаюсь за ближайшую к себе стену, пытаясь стереть краску. Я тру, тру и тру. Но она не стирается. Она прилипла намертво. В оцепенении я смотрю на свои ладони, как будто ожидая увидеть, что они в крови.
Меня охватывает ярость, темная, как эта комната. Если этот ублюдок, выращивающий травку, думает, что ему это сойдет с рук, то он не на ту напал. Я пулей вылетаю из комнаты, иду вниз и вижу Джека на кухне; он посвистывает, заваривая себе чай.
— Да как ты посмел, — бросаюсь я на него со всей силой своего гнева.
Он улыбается мне своей отвратительной хитрой улыбкой.
— Я пытался сказать тебе, до того как ты пошла наверх, гордо задрав свой нос, что я отремонтировал комнату.
— Отремонтировал? — я ору и намерена продолжать в том же духе. — Кто дал тебе право заходить в
Он становится серьезным.
— Не имею права? Во-первых, это
Я понимаю, что мне нечего на это ответить. Я дико зла на саму себя.
— Я хочу, чтобы ты как-нибудь снял эту краску со стен. Мне все равно, как ты это сделаешь, просто сделай.
Он поднимает кружку и делает глоток чая.
— Не могу, дорогуша, — у него хватает наглости улыбаться. — Я думал, ты будешь рада, что я починил световой люк. Хотя я и говорил Марте, что лучше оставить его еще на несколько дней, но моя дорогая супруга заявила, что пора с этим разобраться.
Внезапно я замираю. Замираю всем телом.
— Это Марта сказала тебе это сделать?
Он делает большой глоток чая, переводя взгляд на меня.
— В чем проблема? Люк я починил. Ты же по этому поводу меня пилила, с тех пор как переехала сюда, верно? — он высокомерно поднимает подбородок. — Сама знаешь, что можешь сделать, если тебе что-то не нравится.
Я чуть не начинаю рычать на него, но останавливаюсь на полпути. Я не доставлю этому идиоту такого удовольствия.
Я решаю сразить его наповал добротой. С величайшим удовольствием и радостью я говорю ему:
— Я буду здесь жить все полгода. Уверена, ты привыкнешь.
Поворачиваюсь на каблуках и ухожу. Пока я поднимаюсь по лестнице, у меня в голове звучит имя. Но не Джона Питерса, а Марты Палмер.
Есть только одна причина, по которой она могла велеть своему мужу покрасить мою комнату в черный цвет: она хочет выгнать меня. Мышь, падальные мухи, Бетти — это все Марта. Боже мой, она носит на шее бирку с именем бедной кошки как медаль за отвагу. Разве не так поступают серийные убийцы? Забирают трофеи с места убийства. В этом доме всем заправляет она. Я должна искренне поаплодировать ей за ее великолепное представление, которое так убедило меня в том, что она несчастная жена, с которой плохо обращаются. Она идеально исполнила песню «Мы, девочки, должны держаться вместе».
Я чувствую в Марте что-то холодное и расчетливое, и оно приводит меня в ужас.
Сегодня вечером я остаюсь у себя в комнате. Не ем. Не пью. Не слушаю Эми. Черные стены словно заставляют мою комнату сжаться. Вообще я обожаю черный цвет. Он обладает диапазоном, который мало кто понимает. Но черный цвет, который окружает меня сейчас, душит. Он такой же бездонный, как и мое отчаяние.