Свободная любовь

– Озарение имело место. Я стоял на площади Разгуляя в 58-м году, летом. Там продавали газированную воду. Помните такое устройство, телега на двух колесах, сифоны, сидела полная тетя, наливала за сорок копеек газировку с сиропом и за 5 без сиропа. Я стоял, пил за 5 без сиропа и собирался ехать в журнал «Юность» со стихами. Хотя хотел писать прозу. И вот тетя, которая торгует, говорит другой, какой у нее сын непутевый, 14 лет, ботинки 44-го размера, а уже пьет, курит, в милицию три привода, был бы отец, дал бы ремня, но нет отца. Другая спрашивает: а где ж отец? А он, отвечает, в начале войны ушел на фронт, полковник, и не вернулся. Я посчитал, понял, что цифры не сходятся, и думаю: врешь ты все, не было у тебя никакого полковника. Я таких много видел в армии, когда служил, обычно они при столовых работали. Я тут же изменил свое намерение, не поехал в «Юность», а вернулся в общежитие и написал рассказ «Вдова полковника». О женщине, у которой был какой-то солдат, он ушел на фронт, она не получала писем и стала сама себе писать от его имени. В письмах она его награждала, повышала в званиях, в конце войны он стал у нее полковником, Героем Советского Союза, а потом война кончилась, он не вернулся, и она сама себе написала извещение, что он геройски погиб. А я стал думать: кто мог быть этот человек и как сложилась его судьба. Я, конечно, представлял, что он должен быть самый рядовой солдат. И год я возвращался к этому замыслу, но не видел его, не видел. И вдруг вспомнил такую картину. Я служил в начале 50-х в Польше, и там, в школе авиамехаников, у нас был плац для строевых занятий. Однажды я стою, смотрю, через плац идет битюг немецкий и тянет немецкую телегу на сдутых шинах. В телеге никого нет. Я удивился. Потом вижу, солдат, ногой за вожжу зацепился, и лошадь тащит его по земле. А на другой день опять та же лошадь, та же телега, но уже наверху солдат, голова перевязана, и вид у него нелепый и геройский одновременно. Я спросил стоявшего рядом солдата: кто это? Он говорит: это же Чонкин, конюх. И все. И я когда вспомнил эту картину, я понял, что будет роман. Появилось ощущение удачи, еще не свершенной, но предстоящей.

– Я помню прогремевший рассказ «Хочу быть честным» – почему желание быть честным власть встретила в штыки?

– Ильичев, тогда второй человек в ЦК по идеологии, возмутился: Войнович хочет сказать, что у нас в Советском Союзе трудно быть честным. Между прочим, первое название – «Кем я мог бы стать?». Там был эпиграф из австралийского поэта: «Когда печаль и горе, и боль в груди моей, и день вчерашний черен, а завтрашний черней, находится немало любителей сказать: ах, жизнь его пропала, ах, кем он мог бы стать…»

– Вся жизнь была в приписках, во лжи, но для того, чтобы это увидеть, нужна была своя судьба. Когда вы написали это, вы как бы программировали судьбу или просто слушали себя?

– И программировал, и слушал.

– Вы ведь уже были автором знаменитой песни «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед от звезды до звезды…»

– И мог бы стать нормальным советским писателем. Но я не мог. У меня натура была другая. Большинство моих сверстников, литераторов, заканчивали школу, Литературный институт или какой другой, и все. А я уже в колхозе работал, в армии служил, на заводе, на стройке… Человеком руководят разные устремления. У кого-то корыстные, у кого-то честолюбивые. Я начинал писать слепо, но когда стал осознавать, куда это идет, я понял, что, действительно, хочу быть честным, чтобы мне было не стыдно жить. Пока я был плотником или солдатом, я знал, что мое мнение ничего не стоит. А тут понял, что встал на ступеньку, где я за что-то должен отвечать. И за свое звание писателя, кстати.

– Перед кем отвечать? Перед мужиком, с которым вместе служили, или кем?

– Во всяком случае, перед самим собой. Но и когда я служил в армии, мои товарищи знали, что я не предам, не солгу. Мне эта репутация была дорога. И когда я понял, что в советской литературе можно достичь каких-то высот путем лжи, обманывая и себя, я уже знал, что не хочу этого, что мое честолюбие зовет в другую сторону.

Олин талисман

– Когда вас исключали из Союза писателей, вы написали письмо, что не придете, поскольку спорить не о чем, у вас свое мнение, а они повторяют чужие слова…