«Свободная стихия». Статьи о творчестве Пушкина

В-третьих, защита своих «природных» прав и личного достоинства, своей чести (а Кочубей обесчещен!) отнюдь не представлялась Пушкину сугубо частным делом. Она обретала в его глазах важнейший общественно-исторический смысл. Ведь и декабристы, казалось ему, преследовали своим выступлением цели равно общественные и личные. Вернее, их личные цели оказывались одновременно целями общественными.

И все-таки, повторим, решающую роль в нравственном возвышении Кочубея сыграла зловещая фигура его антипода Мазепы. Призванная подчеркнуть, рельефнее выявить благородство и преданность Кочубея Петру, она в то же время напоминала о судьбе других невинных и благородных страдальцев, скорейшее освобождение и возвращение которых необходимо было, по убеждению поэта, прежде всего русскому обществу, правительству, верховной власти. Ибо возмущение декабристов, стремился внушить Пушкин Николаю, – это не бунт «буйных стрельцов», но выступление нынешних Долгоруких, нынешних Кочубеев – потенциальных сторонников и сподвижников царя (вспомним еще раз фигуру Волконского в черновиках поэмы среди соратников Петра).

Недаром же Кочубей косвенно сближен еще с одним «несчастным страдальцем», политическим узником и мужественным гражданином – Радищевым! Ставший хрестоматийным пейзаж «Полтавы» («Тиха украинская ночь…») представляет собой, как подметил М. Г. Харлап, если не прямую цитату, то явное переложение стихотворения Радищева «Сафические строфы» [19. С. 74]. Сходство, действительно, разительное:

Ночь была прохладная,
       светло в небе
Звезды блещут,
       тихо источник льется,
Ветры нежно веют,
       шумят листами
Тополы белы.

[20. С. 112]

Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
       Сребристых тополей листы.

[5. Т. 4. С. 198]

Но не только пейзаж сближает оба произведения. В стихотворении Радищева как бы намечено сюжетное зерно второй части поэмы, где Мария дает клятву Мазепе, а потом нарушает ее. Хотя, по сути дела, клятвопреступником оказывается Мазепа, соблазнивший Марию, страстно клявшийся ей в любви, обещавший ей счастье, а не деле погубивший ее. Тема клятвопреступления развивается и в стихотворении Радищева:

Ты клялася верною быть вовеки,
Мне богиню нощи дала порукой;
Север хладный дунул один раз крепче —
Клятва исчезла.
Ах! почто быть клятвопреступной!..

Стихотворение Радищева было опубликовано, известно читателю, и Пушкин вправе был рассчитывать, что цитату узнают, что имя Радищева всплывет в памяти любителей словесности в связи с Кочубеем.

Наконец, как уже отмечалось, в 1828 г. Пушкин особенно настойчиво сближает себя с декабристами – как жертву правительственных репрессий; перед ним маячит призрак насильственной смерти, мучительной и позорной казни. Тем самым он вольно или невольно соотносит свою возможную участь и с участью Кочубея – еще одна внутренняя аналогия!

Образ Кочубея обрастает тем самым ореолом вольнолюбивых ассоциаций и подтекстовых сближений, его поступок все более героизируется, выступает как акт высокого гражданского мужества. Кочубей, Долгорукий, Радищев, декабристы, наконец, сам поэт – все они объединены в глазах Пушкина своей принципиальностью и гражданским мужеством, своей принадлежностью аристократической фронде.

Но если в «Стансах» Петр выступал как идеальный и мудрый государственный деятель, безошибочно отличающий независимого и смелого Долгорукого от «буйного стрельца», то в «Полтаве» он действует уже не столь безупречно. «Казнь Кочубея – это очень отчетливо выявлено в “Полтаве”, – верно отметил Г. М. Ленобль, – была явной и неоспоримой ошибкой… которую Петр потом постарался исправить и загладить» [8. С. 42]. Можно добавить: ошибка эта отнюдь не случайна, но в глазах Пушкина глубоко симптоматична. Петр поверил Мазепе и не поверил Кочубею, ибо, подобно всем Романовым («революционерам и уравнителям»), в большей мере опирался на новую знать, нежели на древнюю аристократию. И эта проблема переориентации верховной власти, изменения ее внутриполитического курса, проблема союза царя и дворянской интеллигенции стала для Пушкина особенно актуальной во второй половине 1820-х гг.

«Полтава», следовательно, обозначила новый этап эволюции политических взглядов поэта. «Во всем будь пращуру подобен», – советовал он Николаю в «Стансах» (1826). Теперь же выясняется, что формула «Стансов» уже недостаточна, что она нуждается ныне в критическом усвоении и серьезной корректировке. «Полтава» должна была стать, таким образом, новым, во многом уже иным политическим уроком царю, также совершившему трагическую ошибку, какой считал Пушкин казнь декабристов, суровую расправу над ними.