Сначала я подумал, что эти кажущиеся сеансом телепатии вопросы и ответы были совершенно случайными совпадениями. Но, по мере того как это продолжалось, моему привыкшему к научному анализу уму становилось всё труднее отмахиваться от ситуации как от какой-то случайности. Я продолжал мысленно задавать вопросы, а Аджан Чаа продолжал на них отвечать. Это было чем-то сверхъестественным – одновременно жутким и чудесным – и продолжалось не менее десяти минут. Гэри, который думал, что Аджан Чаа попросту игнорирует его вопросы, был изрядно озадачен.
Это было захватывающее крайне убедительное представление. Я спросил у него, могу ли я остаться, и Аджан Чаа ответил: «Да». Так начался долгий период моего обучения у него. Я переехал в свою маленькую хижину вместе со своей одеждой, чашей для сбора подаяний и москитной сеткой и включился во вневременную рутину монастырской жизни. Я ходил по тёплым и пыльным песчаным тропинкам по находящейся прямо в джунглях территории монастыря. Каждое утро я вставал ещё до рассвета, чтобы принять участие в общем чантинге и медитации в большом освещённом свечами зале. Я изо всех сил старался хотя бы раз в неделю медитировать на протяжении всей ночи, хотя это редко мне удавалось и обычно я засыпал, уронив голову на грудь.
В этой аскетичной и простой жизни особое внимание уделялось медитации. И это было именно то, чего я хотел. Блаженство, которое я испытал во время своих первых медитативных переживаний, сразу зацепило меня. Оно было намного сильнее даже того, что я испытывал во время умопомрачительного секса с моей девушкой в Глостере ещё до того, как стал монахом! Медитация была гораздо приятнее и продолжительнее, и я пристрастился к ней с первого раза. Став медиционным наркоманом, я остаюсь им до сих пор.
Медитация – могущественнее величайшего из искусств. Музыка Бетховена может волновать и изменять нас. Наши умы могут воспарить ввысь. Но никогда они не взлетят так высоко, как во время медитации. Если вы католик и достигаете единения с Богом, то люди называют вас святым. Если вы буддийских монах, то они говорят: «Ну, это нормально. Продолжай в том же духе».
В монастыре мы должны были спать только четыре часа в сутки. Я никогда не был в состоянии это выдержать (даже когда в какой-то момент добился увеличения времени сна до четырёх с половиной часов). Это был изматывающий, изнурительный режим. Но для меня это не имело значения. Я постоянно находился в приподнятом настроении. Да что там говорить – я был невероятно счастлив. Там, в джунглях безвестного тайского захолустья, ментально и физически удалённого от Англии настолько, насколько это вообще возможно, моя жизнь была волшебным потоком непрерывных прозрений, покоя и блаженства.
В самом начале моего пребывания в Ват Па Понге Аджан Чаа поручил мне миссию, которая очень помогла мне в моей практике медитации. Люди из деревни Бунг Вай хотели основать у себя монастырь, и Аджан Чаа послал шестерых из нас, западных монахов, чтобы помочь им. В Бунг Вае нам было негде остановиться, и Аджан Чаа дал нам указание разбить лагерь на территории деревенского крематория.
Спали мы прямо на земле под нашими монашескими зонтиками, на которые мы натягивали противомоскитные сетки. Рядом с нами постоянно ползали змеи. Когда вы уже некоторое время пробыли тайским лесным монахом, то перестаёте их бояться. Я совершенно искренне испытывал по отношению к ним любовь и сочувствие! Даже к вездесущим смертоносным кобрам. У нас в монашеской среде бытовала шутка, что в Таиланде есть сто видов змей: девяносто девять из них ядовитые, а остальные могут вас задушить.
Однажды я видел, как королевская кобра пересекает тропинку в джунглях, по которой я шёл. Взглядом учёного я измерял змею, пока она скользила по тропинке передо мной. Я сложил длину всех её изгибов и прикинул, что в сумме это должно дать примерно пятнадцать метров. Было ли это сверхъестественное существо? Не могу сказать наверняка.
Аджан Чаа каждый вечер приходил в наш лагерь на территории крематория, чтобы провести двухчасовой сеанс медитации и дать наставления. Это говорило о его поддержке и интересе к этому месту.
Мы начинали медитацию в шесть часов вечера. Как раз в это время начинали активизироваться комары. Мы же во время медитации должны были оставаться совершенно неподвижными, а ещё у нас есть правило, запрещающее убийство, поэтому мы не могли даже отмахнуться от них. Нам не во что было закутаться и запрещалось использовать свои противомоскитные сетки.
В результате эти комары буквально пожирали нас живьём, по-другому не скажешь. Я разом насчитывал на своей коже шестьдесят или семьдесят маленьких комариных телец, медленно раздувавшихся от моей крови. Можете себе такое представить?
Мы, западные люди, с благоговейным трепетом наблюдали за тем, как тайские монахи могли сидеть совершенно неподвижно и вполне комфортно себя чувствовать во время этого мучительно зудящего безумия кормления комаров. Как они это делали?