В этот момент он почему-то усмехнулся. «Какой смысл в длинной жизни? Разве ты не видишь, что я уже достаточно прожил? Неужели ты думаешь, что я цепляюсь за жизнь?
Этот трудный разговор повторялся несколько раз. Что бы я ни говорил, он возражал мне. Все мои слова по его прихоти выворачивались наизнанку и меняли смысл.
Я был в больнице рядом с Сун Нянем днём и ночью, даже спал в кресле в его палате. Иногда он просыпался и звал меня, чтобы я принёс ему чётки или стакан воды. С врачами и медсёстрами он был неизменно вежлив и выполнял все их указания. Настоящая милая кошечка. Но как только они выходили из палаты, он приходил в ярость. «Ты пытаешься убить меня, – настаивал он. – Хочешь, чтобы старик побыстрее умер. Ждёшь не дождёшься этого. Ты хочешь убить меня, чтобы стать настоятелем!»
Я пытался не возражать. Думал, что если дам его гневу выйти наружу, то он со временем затухнет сам по себе. Как бы не так!
«Порождающий Ад! Ты что, оглох? Я что, разговариваю с куском дерева? Или с камнем? Ты не спишь? Или спишь?»
Даже тогда, когда его тело было слабо, он был весьма остёр на язык.
После многих дней ожидания его выздоровления и ночей, проведённых в больничном кресле, я постоянно пребывал в полусонном состоянии. Я едва держался на ногах. Был как зомби. Поэтому его слова я просто пропускал мимо ушей.
Я подумал, что, возможно, лучшей тактикой будет не спорить с его абсурдными обвинениями в том, что я пытался его убить, а просто согласиться с его словами.
«Да, Шифу», – сказал я ему, отвешивая поклоны.
«
До операции Сун Нянь был силён и энергичен, после неё он стал угасать. Он сильно похудел и становился всё более замкнутым и вялым. Он был прикован к инвалидному креслу, но отказывался носить подгузники. Это приводило к тому, что часто мы не успевали довезти его до туалета, и он ходил под себя.
Моя работа заключалась в том, чтобы отмывать его после подобных инцидентов. Я помогал ему подняться с каталки, поддерживал в душе и осторожно и тщательно смывал экскременты с его тела. При этом бóльшую часть времени он ругал меня, что вода или слишком горячая, или слишком холодная. «Ты пытаешься сварить меня заживо? – шипел он. – Ты хочешь, чтобы я замёрз до смерти?»
Постепенно я пришёл к пониманию, что это не было обычным духом противоречия, с которым мы часто сталкиваемся у детей. Правильная температура воды всё-таки существовала. Я мог определить её по погоде, времени суток и тому, насколько активен был Сун Нянь. Он учил меня заглядывать под поверхность вещей. Быть гибким, постоянно приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам и не замыкаться на каком-то одном фиксированном подходе или методе. Это было очень по-чаньски. Доверять другому виду познания и действия – методу без метода.
После купания я тщательно вытирал его полотенцем. Если я тёр его слишком сильно, то он кричал на меня:
Иногда, когда я ожидал очередной словесной порки, после того как вытирал его, он удовлетворённо вздыхал и благодарил меня за то, что я отмыл и искупал его, называя меня бодхисаттвой! Невозможно было понять, чего от него ожидать.
Он не разрешал мне спать в его комнате по ночам. «Ты планируешь убить меня и украсть мои вещи», – утверждал он. Сун Нянь не доверял банкам и поэтому все деньги, полученные в виде подношений, хранил в своих шкафах и старинных сундуках под кроватью.
Я спал у его двери на циновке. Когда он нуждался во мне, то нажимал на кнопку, и звенел звонок. Я заставлял себя просыпаться и спотыкаясь брёл в его комнату, истощённый после долгой дневной работы – уборки, подметания, мытья и стирки.
В основном он звал меня ночью, когда ему надо было помочиться или опорожнить кишечник. Часто бывало так, что к тому времени, когда я приходил по его вызову, он уже мочился в постель или ходил под себя. Тогда он непрерывно ругал меня, обвиняя в том, что я специально долго шёл, чтобы он весь обделался. И, несмотря на то что я был очень измучен, мне приходилось отмывать постель, полностью менять постельное бельё, раздевать Сун Няня, помогать ему принимать ванну и переодевать в свежую одежду. Запах испражнений часто был настолько отвратительным, что меня тошнило. Этот процесс был ужасно изнурительным и очень личным.