Свободное время. Стихи и поэмы

но не по манию царя,

а по наитию сиротства!

На то, что Летопись мою

продолжит Время, уповаю.

А я, что вижу, то пою,

а что пою, - то отпеваю!..

Дела давно минувших дней,

свежи газетные преданья!..

Живая очередь теней

в потомках ищет оправданья.

И перед мысленной чертой,

еще не преданный без лести,

я тоже в очереди той

торчу, как пень на Лобном месте.

И флаги всех отсталых стран

стоят в почетном карауле

в полуподпольный ресторан,

где в баре есть киндзмараули.

Народов дружная семья,

в которой я не без урода.

Все ближе очередь моя,

все утомительней свобода...

Не тает прошлогодний снег...

А завтра - кто в сей мир приидет?..

Толпа людей - сверхчеловек

и человека ненавидит.

Ни Третий Рейх, ни Третий Рим

не ведают, кто третий лишний,

а третий так необходим

себе подобный и всевышний!..

На ком почиет благодать?

Кто приглашен на белый танец?

Ужели, братия, опять

в яйце созреет самозванец?..

Тишинский, тушинский ли вор?

Напрасно память напрягаю.

Но сам пишу свой приговор

и дерзко руку прилагаю.

Аз грешен. Господи, спаси!

Молитва глохнет в стекловате.

Быть самозванцем на Руси

не знак ли вышней благодати?

В чем истина, спрошу, и где?

И скромно потирают руки

пилатствующий во Христе

и мученица лженауки.

Их - как нерезаных собак,

они до истины охочи,

но любят превращать бардак

в варфоломеевские ночи!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не дрейфь, пиитик записной,

и дело шей собственноручно.

Не нужен выход запасной.

Безверие антинаучно.

Конвейер Спаса на крови

работает без передышки.

Живи и Бога не гневи,

о смерти зная понаслышке.

Живи и здравствуй! Пей до дна.

Безмолствуя, ходи в народе

и пой, дурак, на злобу дня,

что ты незлобен по природе!..

Я сплю на разных полюсах,

я прозреваю в полудреме...

Апостол Петр стоит в слезах,

один как перст в казенном доме.

"Уж если Англия - тюрьма,

Россия, стало быть, психушка?.."

Апостол смотрит на дома

в каком снесет яйцо кукушка?

В гостинице, которой нет,

апостол бродит, как химера,

и на есенинский портрет

глядит с любовью изувера.

А за окном - весна, теплынь,

и синева небес, и флаги...

Горит, горит звезда Полынь

в своем бетонном саркофаге!..

"Ликуй же, Третий Рим, ликуй!

Ужо однажды потолкуем!.."

"Мин херц, а помнишь ли Кукуй?

Поди, забыл? А мы кукуем!.."

Откуда эти голоса?

Кто их под утро посылает?

Самозабвенная слеза

картины жизни застилает.

Апостол плачет над Москвой,

не чувствуя в себе предтечу.

По Питерской, по осевой

царь Петр летит заре навстречу.

Но нет Спасителя Христа,

и правда стала бесполезной.

И Вифлеемская звезда

осветит занавес железный.

И трижды прокричит яйцо,

и отречется инкубатор,

и все Садовое кольцо

заменит круглый эскалатор!

Опухший глиняный колосс

воспрянет в луже по колено,

и миллион бумажных роз

на волю выпорхнет из плена.

На круги вечные своя

вернутся Бродский и Малюта,

и вздрогнет в сердце, как змея,

тысячелетняя минута!..

И вздрогнет старая Москва,

и ей, быть может, станет дурно,

что правит всем не голова,

а избирательная урна.

Петр Алексеев, бомбардир!

Ты создал адский вытрезвитель.

Но ты - души моей кумир,

а я - высоких зрелищ зритель!

Из пустоты, из ничего,

с анекдотической орбиты

свисает вниз Конец Всего,

а мы в гробу видали виды!

И нас не купишь на испуг

ни по дешевке, ни по пьянке.

История опишет круг

и завершится на Лубянке.

Рыдают сорок сороков.

Опасны на Руси прогнозы.

И память десяти веков

прожгли не истины, а слезы..

Все уже круг широких масс.

"Аврора" чахнет на приколе.

И в космос щурят рыбий глаз

гермафродиты поневоле.

Безумно счастливы, оне

блаженствуют, как мирный атом,

когда в надмирной тишине

корабль стыкуется с собратом.

Я сам испытывал оргазм,

во мне все так же трепетало,

когда я зрел последний спазм

в металл входящего металла.

Я созерцал из забытья

секс-бомбы ядерной строенье

и масс критических ея

интимное соединенье!

И ты, Конец Всего, герой

астральной лирики амурной,

не ты ли .........

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда какой-нибудь вампир

меня обводит нежным взором

и произносит: "Миру - мир!"

клеймя бездействие позором,

я в трансе, вне себя, а он

при мне сношается с народом

и переходит Рубикон,

как все, подземным переходом.

Чтобы не видеть эту муть,

я вырубаю третье око,

но ни забыться, ни заснуть

я не могу по воле рока.

Врубаю вновь и вижу вновь

все та же мерзкая порнуха.

- Не безопасность, а любовь!

кричу в его цветное ухо.

- Не безопасность, а любовь!

Бог любит троицу, приятель.

Я покрываю вашу кровь.

Любовник я, а не каратель!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Целую твой холодный лоб.

Я помню о тебе, Катюша.

Уходит вниз тяжелый гроб.

Ты не нашла на свете мужа.

Я видел твой последний вздох.

Господь даруй тебе спасенье.

Ты умерла тридцати трех.

Ты отстрадалась в воскресенье.

Под Химками железный крест.

И ранний снег до боли светел.

Не пишет дочь из дальних мест.

И под землей не ты, а пепел...

...И снова прилетят грачи,

и юный Бережков заплачет,

и Петр вручит ему ключи,

и он в пустой карман их спрячет.

Заплачет мой бесценный друг

и всем откроет двери Рая,

и нас, толпящихся вокруг,