Константин водит меня по роскошным, огромным комнатам, то и дело, отвлекаясь на звонки. Что ж, работы у него и, правда, завалом, иначе как объяснить то, во что эта семья превратила свой обычный, трехэтажный коттедж? Я никогда не видела ничего подобного, но стараюсь держать себя в руках и не расширять глаза слишком уж часто. Также я стараюсь не вздыхать, не охать, не каменеть при виде огромного, полукруглого телевизора, занимающего в зале больше места, чем моя прежняя кровать. Хожу по этим хоромам и думаю: как же такое возможно, что люди живут настолько по-разному? Все мы работаем, все мы стараемся достичь лучшего, однако кто-то ест из одноразовой посуды, а кто-то десять минут только раздумывает над тем, каким именно по счету ножом отрезать рыбу. Разве не абсурд? Да, оплата каждому своя: кому-то повезло больше, кому-то меньше, и, естественно, мы никогда не избавимся от этого пресловутого социального неравенства, ведь иначе это будет так сильно противоречить нашей человеческой натуре. Однако есть ли предел этому безумию? Я два года почти ничего не ела, делила с мамой один кусок мяса на двоих – и то не каждый день. Что же в это время делали люди с данной улицы? Сомневаюсь, что их проблемы хотя бы каким-то образом соприкасались с нашими.
- Прости, – в очередной раз извиняется
- Нет. – Почему-то вру я и вскидываю подбородок. – Мы не говорили о те…, Вас.
Константин не обижается. Наоборот понимающе кивает, и это бесит меня еще сильней: с какой стати он вдруг играет роль чувственного отца? Может, и виноватым еще себя считает? С силой прикусываю губу и горблюсь. Мне не по себе от этого места. Пусть здесь красиво – здесь холодно. Слишком много пространства для одиночества.
Мы вновь спускаемся на первый этаж. Идем в зал, который совсем недавно показался мне слишком вычурным: кресла с дубовыми подлокотниками, толстые ковры, люстры, комоды, книги на широченных, деревянных полках – не перебор ли? Хотя не мне судить. Я как раз собираюсь спросить, можно ли подышать свежим воздухом – не терпится сбежать – как вдруг вижу около стеклянного столика высокую, худую брюнетку.
- Зои, хочу представить тебе свою жену. Елену. – Константин подходит к незнакомке и ласково берет ее под руку, но, едва она поднимает на меня свой взгляд, как тут же весь свет в комнате, будто становится тусклым. Возможно, уголки ее пухлых губ и дергаются в чем-то напоминающем улыбку, однако я не ведусь на данный трюк. Уверена, эта особа уже со всей страстностью и горячностью успела меня возненавидеть.
- Привет, - говорит она, но руку в мою сторону тянет.
- Здравствуйте.
- Надеюсь, ты добралась без происшествий.
Опять это глупое слово! Боже, да я в курсе, что все вы желаете моей смерти, но, увы, простите, никто пока не пытался пробить дыру в моей тупой башке, и я жива, и я приехала, и я намереваюсь портить своим присутствием вам жизнь! Ведь вы именно так считаете? Ох, так и тянет сказать все это, так и тянет заорать во все горло! Боже, что я здесь делаю? Почему вообще разговариваю с этими людьми?
- Меня нет, я умер, и до семейных драм мне нет никакого дела, - вдруг доносится голос за моей спиной, а я даже не оборачиваюсь. Еще один ненавистник? Эй, парень, выстраивайся в очередь! Дом и так кишит мегерами.
- Подожди, Саша. Стой. –
- О, Боже, я же объяснил, мне плевать. Не хочу разговаривать, не хочу даже думать об этом и вообще лучше не…
Голос замолкает. Я все еще не оборачиваюсь, чувствуя себя полной дурой. О чем я только думала? Приехать в чужой дом, в чужую семью. Кому я здесь нужна, да и кто
Знакомый уже мне парень неуклюже потирает разбитую губу и усмехается: уверена, он удивлен не меньше моего. Не знаю, что сказать. Просто покачиваю головой и пожимаю его широкую ладонь.
- Ну, привет, – говорит он, а я все пытаюсь осознать, что это тот самый несчастный чудак, улизнувший из рук сумасшедших психопатов через окно в моей ванной. – Ты та самая Зои?
- Видимо, да.