Свободный человек (памяти Андрея Амальрика)

Через несколько дней Амальрик появился в квартире Владимира Максимова на улице Лористон. Андрей жаждал познакомиться со своим божком, прославленным драматургом Эженом Ионеско. Французский журналист русского происхождения, приятель Максимова, Петр Равич, близко знавший автора "Лысой Певицы" и "Носорогов", обещал привести Ионеско в ближайшие дни.

Встреча состоялась на квартире Максимова. Когда маленький, круглолицый Ионеско, в бордовом свитере и в подчеркнуто домашней кацавейке, появился в гостиной, всем своим обликом он скорее напоминал добродушного учителя в отставке, чем литературное парижское светило (он, кстати, в молодости и был учителем французского языка в Румынии). Восторженный Амальрик буквально катапультировался из кресла и бросился ему навстречу. Он долго и, вероятно, слишком сильно сжимал руку Ионеско, с возбужденным обожанием глядя на маленькую фигурку драматурга. Но в этом молодом энтузиазме не было ни малейшего сервильного поклонения, еще менее молитвенного коленопреклонения перед литературным идолом. Амальрик долго и подробно рассказывал о потрясении, вызванном первым чтением пьес Ионеско, или, точнее, первым слушанием в магнитсамиздате - поскольку, по его словам, перевод был записан на магнитофонную пленку. "Вы были для меня настоящим мифом!"

Ионеско порозовел от удовольствия и скромно ответил, что рад иметь таких русских читателей. Он оставался не более часа. Я думаю, что у него было весьма смутное представление об этом русском поклоннике. Разумеется, ему было известно имя Амальрика, но я не уверен, что он читал его политический трактат "Просуществует ли СССР до 1984 года?", и не сомневаюсь, что пьесы Андрея, в те времена не переведенные на французский язык, ему были неизвестны. Но я видел, что личность Амальрика его очаровала (вне дифирамбов и славословий, которыми было трудно сразить или поразить Ионеско). Впоследствии мне несколько раз случалось встречаться с этим прославленным драматургом в его квартире на Монпарнасе; он не забыл встречу с Амальриком и всякий раз расспрашивал о нем, вращая темные зрачки своих меланхолических глаз: "EtcommentvamonsieurAmalrik? Je garde un tres bon souvenir de notre rencontre... С'est etonnant, rarement j'ai eu l'occasion de voir un homme... comment dirais-je?.. si libre!"1

Я думаю, что Ионеско с большой точностью почувствовал то, что часто ускользало от современников: Амальрик принадлежал к ограниченному числу счастливцев, которые непредсказуемо родились свободными в государстве, одном из самых зловеще рабских во всей всемирной истории. Это прирожденное чувство свободы, а отнюдь не политический расчет на всемирный скандал или неуемная жажда славы, подтолкнули его к сочинительству книги, заглавие которой в 1969 году могло показаться незакамуфлированным самоубийством. Те, кому была известна эта книга (я прочитал ее лишь во Франции в 1975 году), были потрясены, что автор был приговорен "всего лишь к трем годам лагерей строгого режима на Колыме!" В 1973 году магаданский суд продлил заключение еще на три года, и потребовались протесты 247 членов Пен-клуба и знаменитое письмо А. Д. Сахарова о "вопиющей несправедливости", чтобы заключение было заменено ссылкой в Магадан.2 Но история преступного советского прошлого до такой степени проникла в поры сознания советских людей, в том числе и жертв этого государства-вампира, что осуждение "всего на три года строгого режима" казалось почти непонятным и подозрительным даром власти!..

Это врожденное чувство свободы в сочетании с пылким и независимым характером имело и оборотную сторону: если бы Амальрик поселился во Франции, стране своих предков, он без сомнения стал бы тем, кого французы снисходительно называют gaffeur.3 Несколько дней спустя после знакомства с Ионеско, Амальрик посетил "Русскую мысль" и был приглашен на чаепитие к Зинаиде Шаховской. Едва мы уселись в кресла гостиной, как Амальрик обратился к З. А. с веселой фразой, лишенной агрессивного или недовольного оттенка: "Почему РМ так редко обо мне пишет?" Шаховская, которая нашла Амальрика симпатичным, несколько опешила, но свойственное ей чувство юмора легко вывело ее из неловкой ситуации: "Разве редко? Посмотрите последние номера, там две ваши фотографии. А моя фотография - главного редактора! всего одна". Амальрик не унимался: "А кстати, Зинаида Алексеевна, я думаю, что Вам пора на пенсию. Нужно превратить Русскую мысль в оппозиционную политическую газету. У вас она - как бы сказать Вам? - слишком напоминает дворянский листок". Вот так, безо всяких обиняков. И это было сказано с детской и дерзкой улыбкой. Мы с Шаховской расхохотались. "Непременно, Андрей Алексеевич, непременно. Я вас извещу о моем решении". В этот вечер Амальрик охотно жаловался на русскую эмигрантскую печать, которая, по его словам, "со скрипом" публикует его статьи, возмущался отказом "Континента" напечатать его стихи и комически воздевая руки, рассказывал о сотруднице этого журнала, заявившей: "Стихи Амальрика - только через мой труп!"

- Это какой-то сосуд зависти! - негодовал он.