Свободный человек (памяти Андрея Амальрика)

На следующий день я уехал в Кельн, с тем, чтобы провести там неделю, и вскоре получил короткую записку от Шаховской, которая, между прочим, с большим добродушием писала об Амальрике: "Jeletrouvevraimenttressympathique, malgre sonairparfoisbourruetinsolent, etsesexcesverbaux. Au fond, il est totalement depourvu de ce que les Francais appellent la "grossierete d'esprit" et les Russes "хамство".4 Вернувшись в Париж, я узнал, что несколько дней Амальрик провел в одинокой демонстрации перед Елисейским дворцом, предпринятой им в защиту советских политических заключенных, и единственным человеком, который оказал ему поддержку, был журналист "Русской мысли" В. Рыбаков. В тот же вечер в последних новостях я увидел по телевидению Амальрика, - несколько рослых и учтивых полицейских бережно помещали его в полицейский фургон. Утром Амальрик снова появился в "Русской мысли", огорчался, что никто из третьей эмиграции не пришел поддержать его протест. С. Милорадович пригласил Амальрика и меня в ресторан "DelPapo", где Андрей с увлечением рассказывал о прозе своей жены Гюзель, которая напечатала повествование о своем детстве. Он прочитал несколько глав моего романа "Странная история", который я ему вручил накануне: "Хорошо написано, но слишком много Достоевского... А кстати, вы читали мои пьесы?" "Некоторые читал". - "И что же?" - "Остроумно, но слишком много Ионеско". Амальрик рассмеялся. После обеда у него была встреча с Максимовым, которому он собирался предложить одну из своих недавних статей. Через несколько дней он должен был вернуться в Голландию, где основался в самом начале своей эмиграции.

В конце 1977 года Максимов и некоторые сотрудники "Континента" были приглашены на "русскую" конференцию в Сэн-Галлен. Среди приглашенных был красивый и вечно пьяненький Вадим Делоне, который сообщил, к большому неудовольствию Максимова, что организаторы также пригласили Андрея Амальрика. Я был удивлен, что в течение двух первых дней конференции Амальрик, как говорят французы, блистал своим отсутствием - я не видел его ни в зале, ни среди выступавших, ни в отеле. Тем не менее его выступление было указано в программе.

Если не ошибаюсь, на третий день один из организаторов попросил меня срочно прийти к попечителю и организатору этой конференции, ректору Мюнхенского университета, князю Лобковицу, который остановился в этом же отеле. Между выступлениями и дебатами я несколько раз говорил с Николаусом Лобковицем, элегантным и стройным человеком лет пятидесяти. Когда я очутился в номере Лобковица, тот был до такой степени возбужден, что мне невольно пришла мысль о внезапном недомогании. Он сообщил мне, что Амальрик отказывается от выступления и намерен публично влепить оплеуху Максимову. Я остолбенел. "Но что произошло?" Мы отправились в номер Амальрика. Тот, белый от негодования, сидел на постели, яростно сжав кулаки. Андрей объяснил мне, что Максимов открыто обвиняет его в связях с КГБ, поэтому он, Амальрик, отказывается выступать вместе с этим... Я перевел Лобковицу наш краткий разговор. Тот страдальчески схватился за голову: "Maisc'estim-ро-ssi-ble!"5 (Мы говорили по-французски; Амальрик, как мне помнится, изъяснялся по-немецки, но негодование и волнение буквально удушали его и он не мог произнести ни одного слова на немецком языке). Я отправился на поиски Максимова и нашел его не менее взбешенным. Он не отказывался от своих обвинений и в качестве доказательств приводил - не ведаю, подлинное или мнимое - сотрудничество Андрея с советским агентством печати и новостей (АПН).

Признаюсь, что подобные обвинения по адресу Амальрика я слышал не в первый раз. Причем от столь разных людей, как, например, вдова Мандельштама или некая Г. М., (жена моего приятеля-художника), дочь советского профессора, путешествовавшего в самые лихие времена по Испании. Эта Г. М. представляла превосходный образчик псевдодиссидентки из числа тех, кого Солженицын пренебрежительно именовал "образованцами", с их кооперативными квартирами, путешествиями в Чехословакию, синекурами в сомнительных "научно-исследовательских институтах". Ни тени неприятностей с властями. В 1991 она появилась в Париже - без малейших доказательств утверждала, что священника А. Меня убила московская патриархия, а отнюдь не КГБ, деятельно участвовала в сомнительных телевизионных шоу, беззастенчиво доивших наивную западную публику, - таким образом продолжая свою мутную московскую деятельность.