Свободный Охотник

— Люмп нас уверял, будто тебя прикончили, — это была уже Надя, соответственно. — Будто ты поцапался не с той бабой, с которой можно. С какой-то дико крутой девочкой из крутой компании. И тебя в тот же вечер отловили. Люмп слышал, как она своим кобелям команду давала, чтобы тебя догнали и проводили домой. У нее там собачья свадьба, одна сука на дюжину кобелей. Люмп, понятно, врал?

Холеный не ответил. Вспоминал. Содрогался. Благодарил Келью.

— Ну и видок у тебя! — продолжило разговор существо в розовом халате. — Запустил ты себя, лапушка. Хиппи, кстати, давно не в моде, слыхал? От тебя воняет, как от старика. Не обижайся, я любя.

Подруга Вера поддержала тему:

— А ты вроде ничего парнишка. Широ-о-кий. Ежели отмыть, сгодишься.

— Когда в последний раз мылся? — спросила Надя напрямик.

— Год назад.

Зря он признался. Он не подозревал о последствиях. Только подумал машинально: "О да, я грязен!"

— Фига себе… — тихо сказала Вера.

Подружки переглянулись. И, не выдержав, бешено заржали, вспахав носами матрацы. Потом Надя миролюбиво предложила:

— Давай мы тебя помоем.

— Спинку потрем, — пообещала Вера.

— Не хочу, — Холеный улыбнулся.

В комнате неожиданно стало очень тесно. Нос наполнился запахом чего-то женского — духов? дезодоранта? шампуни? — в уши ударил с двух сторон шепот: "Мальчик наш… Сейчас… Погладим, приласкаем…"

— Вы чего? — оторопело спросил мальчик.

Он был совершенно не готов бороться. Да и какая там борьба! После недолгой и во многом приятной возни его вытащили из комнаты в прихожую, затем в коридорчик; он сопротивлялся — да, да! — но руки утратили былую уверенность в делах с женщинами, а глаза — о, грязный, сумасшедший мир! — глаза привычно искали то, чего от него и не думали скрывать. Было прекрасно видно: под халатами у девочек ничего нет. Кроме изумительного загара, конечно.

— Будешь нашим господином? — веселясь, крикнула…

Кто?! Кто это крикнул?!

— Только сначала отмоем!

— А потом уж — мы твои рабыни!

Девочки развлекались, не стесняясь, от души. Они впихнули мальчика в ванную, навалились на дверь, тот и опомниться не успел, как снаружи стрельнула задвижка. Его заперли.

Он посмотрел вокруг. Белый кафель, стенной шкафчик, раковина, душ. Забытое, давно ставшее ненужным помещение…

— Нельзя же! — растерянно пробормотал он. — Нельзя мне…

Забава кончилась. Одна из девочек сказала:

— Освежись, лапушка.

— Подмойся, — засмеялась вторая.

И пошли, не спеша, прочь. Ясно разносились их озабоченные реплики:

— Что будем делать?

— Голяк явится, пусть сам выкручивается.

— Может это совсем и не Холеный? Какой-то он…

— Да хрен с ним.

Мальчик сел на край ванны. А ему что делать? Стучать, рваться, ломать запоры?

Боже… И это его дом?

Келья, с этого заголовка я решил начать

Я взялся за перо. Трепет охватывает при мысли о том, что моя рука прикасается… О-о, счастье! Я имею полное право писать Здесь. Нужно продолжать начатое кем-то дело, потому что чистых страниц в моей Книге очень много. И еще — сейчас скажу главное — я должен писать, потому что я господин. Отныне и вовеки веков. Тем, кто оскорбит меня непониманием, объясню: я не властен над кем-либо, я господин над собой. А был рабом жалким, ничтожным. Впрочем, подробные объяснения ниже.

Я никогда в жизни ничего не писал, кроме троечных сочинений в школе и заявлений по разным поводам. Я ничего не читал, кроме парочки положенных по школьной программе шедевров и детективов, которые продавал на рынке. Поэтому я не умею составлять жизнеописания: не знаю, как это делали другие, и вообще, как это положено делать. Может быть, строго хронологически? Или отдаваясь хаосу мыслей, возникающих независимо от намеченного плана изложения? Впрочем, в любом случае я постараюсь, чтобы было просто и понятно.

Келья ворвалась в мое сумасшествие совершенно неожиданно. И крайне жестоко — так я полагал долгое время. Мое сумасшествие длилось двадцать пять лет, и за этот невообразимый срок я успел сделать кучу бесполезностей. Писал сочинения, изучал детективы, сдавал лабораторные работы, засыпал перед мерцающим экраном, просыпался в чужих постелях, шкафами копил диски, по утрам искал пиво, один раз родился, отмечал дни рождения, думал, что живу — и так далее, и тому подобное. Хотя, стоп! — я даю волю оставшейся во мне злобе, о простит меня святая белизна Твоих страниц… Пусть будет коротко: я закончил школу, я бросил институт, я работал сутки через трое, я истратил колоды грязных бумажек на собственные потребности и на потребности своих падших подружек. И пусть будет понятно: я ни в коем случае не жалею о прошедшей бесполезно четверти века и о воспоминаниях, что существуют независимо от меня. И то, и другое было необходимо для излечения. По-настоящему я родился совсем недавно — в тот день, когда впервые стал счастлив. Но об этом после.

Келья…