Свободу медведям

— Не стреляйте! — крикнул он по-немецки, затем повторил это на русском, английском и на каком-то неизвестном им славянском языке. — Не стреляйте! Не стреляйте! Не стреляйте! — Он размахивал ботинками над головой, помогая своему голосу справиться со страхом.

— У вас есть документы? — спросил мой дед на немецком, и мужчина бросил ему бумажник.

— Они фальшивые! — крикнул незнакомец на русском, пытаясь отгадать, кто стоит за слепящим светом фонаря.

— Вы — Зигфрид Шмидт? — спросил мой дед. — Особый курьер?

— Тоже мне курьер, — хмыкнул Ватцек-Траммер. — Ты здорово запоздал.

— Нет, я Явотник! — выкрикнул бородач с кровати, придерживаясь русского — из опасения, что, разговаривая на немецком, его хотят заманить в ловушку.

— Тут сказано, что вы Зигфрид Шмидт, — возразил мой дед.

— Неправда! — воскликнул мой огец. — Я Вратно, Вратно Шмидт, — пробормотал он. Затем добавил: — Нет, Явотник.

— Зигфрид Явотник? — переспросил Ватцек-Траммер. — Тогда где ты взял эту поганую немецкую форму?

И мой отец разразился потоком слов на сербохорватском; стоявшие у двери в недоумении смотрели на него.

— Bolje rob nego grob! — выкрикнул мой отец.

Лучше гроб, чем быть рабом!

— Югослав? — удивился мой дед, но Вратно его не слышал, он скорчился на разодранном матрасе, и мой дед вошел в комнату и сел рядом с ним на кровать. — Ну, будет, будет, — сказал он. — Ну, ну, успокойся.

Затем Ватцек-Траммер спросил:

— От какой армии ты скрываешься, а?

— От всех сразу, — ответил мой отец на немецком, затем на английском, затем на русском, затем на сербохорватском. — От всех, от всех, от всех!

— Военная паранойя, — провозгласил Ватцек-Траммер, кое-чему поднабравшийся из дедушкиных книг.

Потом они вернулись к такси за едой и одеждой и принесли воду из колонки внутри двора. Затем накормили и вымыли моего отца, переодев его в одну из пижам Ватцека-Траммера. Ватцек-Траммер спал эту ночь в такси, неся беспокойную вахту; Хильке и моя бабушка улеглись в спальне хозяина, а дед сторожил военного параноика на старой кровати Хильке. До трех или четырех утра, пока моя мать не пришла и не сменила его.

Три или четыре часа утра, скупой предрассветный свет и моросящий дождь — вот что запомнил Ватцек-Траммер, спавший в такси. Три-четыре часа утра — в это время Хильке положила руку на бороду моего спящего отца, разглядывая его лоб, похожий, как ей оказалось, на лоб Зана, она заметила, что он примерно того же возраста, что и Зан, — особенно были молоды его руки. И Вратно, проснувшийся и резко севший на кровати, увидел рядом с собой хрупкую девушку с печальным ртом — хрупкую, как тонкий стебелек цветка.

— Дабринка! Я говорил этому глупому Вату, что тебя не должно было разнести на куски. — Он произнес это на немецком, на английском, на русском и сербохорватском.

Ограничив себя одним лишь языком, Хильке ответила по-немецки:

— О, с тобой теперь все в порядке. Тише, теперь ты в безопасности. Ты вернулся — кто бы ты ни был. — И она ласково укладывает моего отца на спину, потом ложится на него сама; это была сырая, промозглая ночь с моросящим дождем, слишком холодная для их летних пижам.

Они долго шептались на нескольких языках; и хотя дождь лишь моросил, он долго не кончался и вылил много воды. Не знавший усталости Ватцек-Траммер, дремавший под дождем, помнит, как скрипела старая кровать с изрезанным матрасом, бездумно пославшая меня в долгий путь по этому ужасному миру. Это было в предрассветный час. Под моросящий дождь. В три-четыре часа утра, 10 июля 1945 года, когда Эрнст Ватцек-Траммер не спал, как обычно, а только дремал.

Старина Ватцек-Траммер, историк, не знающий равных, хранитель всех деталей.

Восемнадцатое наблюдение в зоопарке: Вторник, 6 июня 1967 @ 6.00 утра

Больной редкой болезнью бинтуронг кашляет; шаркающий «кошачий медведь» с Борнео страдает от специфического, не имеющего названия расстройства.

А О. Шратт ждет окончания своей смены. Изобретенный им самодельный наркотик умиротворил его. В Жилище Мелких Млекопитающих царит покой; инфракрасный свет погашен, и ленивый, расслабленный О. Шратт встречает рассвет с сигаретой, попыхивая ею так, словно это роскошная сигара. Я вижу большие круги дыма над водоемом Смешанных Водоплавающих Птиц.

И мне становится ясно с наступлением рассвета — такого быстрого! — что нам придется проделать большую часть нашего дела до того, как встанет солнце. Нужно будет потихоньку припрятать О. Шратта, забрать ключи и кое-что подготовить — пока не станет светло.

Очевидно, что главная проблема заключается в следующем: отворить клетки не составит особого труда, но как заставить животных покинуть пределы зоопарка? Как заставить их выйти за ворота? Вывести в Хитзингер и указать дорогу на природу?