Сводные

Поднимаюсь на лифте и захожу в квартиру. Юля выплывает из кухни с долькой огурца, хрустит и целует меня мельком в щеку. Она румяная, пышет жаром, потому что первые утренние тренировки у нее закончились, и огурец в руке — это ее обед.

Хорошая, спокойная, чужая жизнь прихлопывает меня, как муху газетой, размазывая по этому полу, на который капают грязные капли растопленного снега с моей обуви.

— Я же говорила, что ты гуляешь! — улыбается балеринка. — Никто так долго мусор не выбрасывает! Ну что, у меня перерыв. Будем авокадо сажать? Ты обещал! Сейчас вернусь!

Она убегает обратно к себе, а я на мгновение крепко закрываю глаза, надеясь, что открою их и проснусь, и встреча с Лукой окажется кошмаром. Но нет. Я не сплю.

Иду на кухню, где на блюдце дожидаются три косточки авокадо. Юля, когда я предложил ей посадить косточку, где-то вычитала о том, что, если высадить сразу три, то ростки можно переплетать между собой, чтобы росло дерево-косичка. Поэтому сажать авокадо, которому потом будет одиноко, отказалась. 

Обещал дарить ей цветы, но других цветов, которые я обещал ей дарить, кроме этих еще не пророщенных косточек у меня нет.

И даже денег на них нет.

Не говоря уже о том, чтобы вернуть долг Маяку.

Зарплату Бестужев забирал себе в часть моего долга за штраф, который он выплатил, а теперь я остался даже без работы.

Это тупик. 

На кухне коробки с пиццами, которые в обед заказывал Платон. Вспоминаю, тощего Луку

Замираю от спазма в груди.

А потом хватаю нетронутую пиццу, палку колбасы из холодильника, батон хлеба и пару консервов, заодно выливаю полный горячий заварочный чайник в термос. 

— Я забыл еще пакет выбросить! — кричу Юле, обуваясь.

Только бы не выбежала, только бы не увидела. Я же не объясню этот порыв никак.

— Это уже наглость! Ты злоупотребляешь режимом прогулок! — весело кричит она, слышны голоса в динамиках, значит, урок еще идет.

— Завтра будешь гулять ты!

На самом деле нет. Даже завтра я придумаю что-то такое, чтобы тебя не выпустили из дома, Юль. Живи в своем мире, где правят танцы, где красивые костюмы и единственная драма — разворачивается на сцене. Живи, как можно дольше.

В последний момент хватаю даже свою вторую куртку с вешалки и шапку с перчатками. Едва держу все это в руках, но вытаскиваю на улицу. Иду к мусорке, а потом снова к трассе. Стою. Жду.

Заслышав шаги, оборачиваюсь первым.

— Держи.

— Подкупить меня решил? — хмурится Лука. — Шмотками с барского плеча делишься?

— Заткнись, ради бога. Не хочешь носить сам, отдай другим. А еду съешь. Здесь чай. Я до завтра больше никуда не выйду, можешь уйти, спрятаться где-то и погреться.

Лука чешет синяк на скуле, потом чихает. Не успевает прикрыть рот.

— Ты не бойся, — вытирает он нос запястьем. — Не заразный. Просто в носу засвербило. А то аж побелел, малахольный. Еду оставь. Шмотки забери.

— У тебя куртка, в которой летом замерзнуть можно. А не надо, так выброси, мне дела до этого нет.

Сгружаю еду на протоптанную дорожку возле ограждения. Лука жадно смотрит на колбасу и пиццу, но виду, конечно, старается не подавать.

— Термос можешь не возвращать.

— Только не думай, что после этого я снова буду считать тебя своим другом, Кости-и-ик. Я с мажорами не дружу.

Киваю, а потом ухожу, как можно быстрее, чтобы еда не успела остыть на морозе, и Лука мог съесть ее еще горячей, когда я исчезну.

Глава 15

Я ставлю миску с салатом на стол и поворачиваюсь к отцу.

— Зачем вы его вообще пригласили, если на дворе карантин?

— Юля, у нас тут проходный двор и без твоего Розенберга, — отвечает отец, не поднимая глаз от газеты. — И потом в этом году Яков остался в России один. Раньше он ездил к матери и Лее в Тель-Авив, а когда они жили в Питере, то приходил к нам на каждый новый год. Розенберг уже как член семьи!

— Вот пусть и держит свой член подальше, — ворчит Кай себе под нос так тихо, что это слышу только я и не могу сдержать улыбки.

— А как вы с ним познакомились? — говорит Оксана, пропуская мимо ушей колкую фразу о «проходном дворе».

Она многое ему прощает, хотя отец несправедлив со своими претензиями. Кроме того мастера, которого Оксана вызвала на дом, больше к нам никто не приходит. Разве что доставка из ресторанов.

Я слышала ту громкую фразу, которую в сердцах выкрикнула Оксана. О том, что ей приходится соревноваться с моей погибшей матерью. Я всегда знала, что мой отец очень любил ее, но разве возможно сохранить чувства через восемнадцать лет к той, что уже давно нет рядом? У моего отца были женщины, чего стоит та женщина в спа, с которой мы с Леей его застукали в Израиле. Но Оксана стала первая и единственная, с кем он решился создать семью. Разве это ничего не значит?

Кай не стал поддерживать эту тему, когда я попыталась обсудить ее с ним. Он был погружен в свои мысли, но возможно, он просто не хотел обострять ситуацию и позволять отношениям наших родителей вмешиваться в наши.