Сводные (СИ)

— Ты не выстрелишь в меня, — уверенно заявил Олег, выступая вперед. — И ты уже ничего не сможешь исправить. Опусти пистолет, Юля. Все решено.

Юля снова вернула взгляд к Ковальскому, задумчиво склонив голову. Сережа даже представить себе не мог, что сейчас происходило в её голове, поскольку взгляд зеленых глаз не выражал абсолютно ничего. Её глаза словно выцвели, потеряв все краски и блеск.

— Ты прав, я не смогу в тебя выстрелить, — словно только сейчас осознала она. — И не смогу ничего исправить. Но мне это и не нужно.

Знаете, говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами и ты видишь кристально ясно все, что ранее казалось каким-то зыбким и непонятным. Сейчас Сереже не грозила опасность, но внутри него что-то замерло, когда Юля направила пистолет на себя. Он дернулся к ней, заранее зная, что опоздает, ведь был слишком далеко и не мог её спасти. Возможно был шанс у телохранителя Ковальского, но этот идиот метнулся к своему хозяину, загораживая его собой. Соколов остался на месте, глядя расширенными, испуганными глазами на свою дочь. И только Горем использовал секунды их разговора, чтобы подобраться к ней поближе. Но и он не успевал. Выстрел раздался одновременно с тем, как телохранитель метнулся к ней, выбивая оружие из дрожащих пальцев. Сережа перестал дышать, наблюдая как, словно в замедленной съемке, Максим и Юля медленно оседают на паркет. Потом ему будет стыдно, но первой его мыслью в тот момент была надежда, что Юля не пострадала и пулю словил Горем. Но стоило им опуститься на паркет, как сразу стало понятно, кто пострадал, когда Максим очень осторожно уложил девушку, надавливая на рану на её животе.

Сережа остервенело оттирал руки от крови уже больше десяти минут. Они больше не были грязными и от них не стекали ручьи багряной жидкости, как было в первые секунды, но Сереже все еще казалось, что он ощущает на них кровь. Он никогда не боялся крови, но сейчас его тошнило при одной мысли о том, какой теплой она ощущалась на его руках. Он до сих пор не мог избавиться от преследующего его запаха железа. Хорошо, что на нем была черная рубашка, иначе он практически не сомневался, что его бы вывернуло прямо здесь, если бы он увидел на ней её кровь. А так он мог игнорировать тот факт, что она промокла насквозь и липла к его коже.

— Эй, ты тут уже пятнадцать минут, — осторожно окликнул его Горем.

Сережа понимал, как нелепо выглядит. Он, как последний трус прятался в туалете больницы, боясь того момента, как в холе ожидания появится врач. Боясь услышать, что они опоздали и врачи не смогли её спасти. Он понимал, что не сможет жить в мире, где не будет её. Видимо именно поэтому он до сих пор оставался в туалете и мыл руки. Это был безопасный мир. В этом его мире было место для надежды, что они не опоздали. Что они сделали правильный выбор, когда не стали ждать скорой и повезли сами. Что он не сделал хуже, когда подхватил её с пола и побежал с ней на улицу. Горем сел за руль, а Сережа остался с ней на заднем сидении, прижимая из-за всех сил огнестрельную рану. Она то теряла сознание, то ненадолго приходила в себя, пока они ехали. Он пытался успокоить её, уговаривал, что все будет хорошо, а она лишь тихо хныкала от боли и просила у него прощения. Она прощалась с ним, но он был не готов её отпускать.

Видимо по пути в больницу Горем сделал несколько звонков, поскольку их уже ждали. Стоило машине завернуть к отделению реанимации, Юлю вырвали из рук Сергея и, уложив на кушетку, повезли на операцию. Первые сорок минут он неподвижно сидел на полу под дверью, куда её увезли, игнорируя медсестер и Максима. Потом в холе появился Соколов и Сергей, не сумев сдержаться, подскочил к мужчине. Ему удалось нанести два удара по лицу, прежде чем Горем уволок его. С тех пор Сережа мыл руки в туалете, боясь того, что последует дальше.

Он не умел молиться, но молился. Молился Богу, ангелам, родителям, Денису и Матвею, бабе Кате и тети Ане. Всем, кого только мог вспомнить, моля, чтобы они не забирали Юлю сейчас. Чтобы позволили ей жить дальше. Он обещал в своем обращении, что больше никогда и никому не позволит её обидеть, сокрушался над тем, что все произошедшее было его виной и клялся, что теперь защитит её ото всех, чего бы ему это не стоило.

— Метеля, доктор! — окликнул Горем, заглянув к нему.

Ему бы побежать, чтобы не упустить ни слова, но он замер, глядя на себя в отражении зеркала. Испуганные глаза смотрелись особенно большими на побледневшем лице. Ему стало противно от самого себя. Не хотелось покидать этой комнаты, но неведенье о состоянии девушки пересилило страх. Он закрутил воду и вышел в коридор.

До слуха доносились отголоски слов доктора: «Пострадала… серьезно… последствия». Ему словно снова было одиннадцать и она выслушивали слова врача о последствиях аварии…

— Она жива, с ней все будет в порядке, — тут же успокоил Горем, понимая, что Сергей пропустил большую часть слов хирурга.