Сводный враг (СИ)

Все следующее утро я трачу на то, что пытаюсь дозвониться до мамы, которая не спешит отвечать на мои звонки. Суббота. Двенадцать дня. Она или еще спит, или же намеренно меня игнорирует, догадываясь, о чем я хочу поговорить. А это значит, что вся та злость, с которой я вчера вернулась домой и которая не давала мне уснуть, остается во мне. Бросив телефон в сторону, пытаюсь переключиться на уборку комнаты, но меня хватает лишь на то, чтобы поднять сумку с пола и бросить ее на стул, потом я опять вспоминаю вчерашний день, и пальцы сжимаются в кулак.

Меня разрывало на части.

И две эти части воевали между собой. Одна кричала о том, что Покровского надо отправить в ад к его дружкам, ведь за то, что он сделал, должен ответить, но другая спокойно рассуждала, говоря, что Демид и его поступки не стоят того, чтобы доводить себя до нервного срыва. Тем более понятно же, что он не остановится, а у меня нет оружия, чтобы с ним бороться. За исключением одного — полный игнор.

В моих силах только игнорировать парня и всех тех, кто захочет поиздеваться надо мной.

И это умозаключение злило меня еще сильнее. Я поклялась самой себе, что больше никто не сможет меня обидеть. Обещала до последнего защищаться, а получается, что мне придется съесть все свои клятвы и обещания.

Ненавижу то, что со мной происходит.

Ненавижу то, что никак не смогу это исправить.

Как было бы здорово навсегда изолироваться в этой комнате, зная, что отсюда меня никто не достанет. Как же не хотелось в понедельник идти на занятия. Может, уйти на больничный? У меня стресс. Это веский повод для того, чтобы остаться на несколько дней дома.

Забросить учебу из-за Покровского? Скрываться от него? Кому станет легче, если я завалю сессию?

Меня никто не тронет, если я не буду давать им повода для этого. Если начну играть в прятки, проиграю, не успев воспользоваться своим оружием.

Покровский увез меня на своей машине на глазах у всех. Уверена, многие в нашей общаге видели все своими глазами. Наверное, поэтому мне было так сложно выйти из комнаты. Не хотелось видеть косых взглядов в свою сторону. Не хотелось убедиться в том, что за моей спиной будут шушукаться.

Я не люблю выделяться.

А Демид меня выделил.

И теперь приходится сталкиваться с последствиями. Я услышала голоса, когда подходила к общей кухне. Их точно было несколько. По спине пробежал холодок, когда услышала свою фамилию.

— И что он нашел в этой Котовой? Обычная серая мышь, которых много. Ни кожи ни рожи.

— Может, ему как раз такие и нравятся? Обычные, умные и спокойные. И зря ты так. Она довольно милая.

— Ой, не смеши меня. Ты слышала, что Лиза про нее говорила? Твоя милая Котова та еще дрянь. Со стороны только милой кажется, а сама с матерью мужиков делит.

Во мне бушевала смесь унижения и злости.

— Чушь несешь! Прям фу-у!

— Да я тебе говорю! Помнишь, мы с тобой ее мать видели? Сама подумай, почему мамашка на крутой иномарке гоняет, а дочка в задрипанной общаге живет? По-любому что-то между ними произошло. Или кто-то…

— Мы ничего не знаем.

— Мы знаем, что Покровский ее снял. Думаешь, они в его машине стихи читали?

У меня уходит несколько минут на то, чтобы переварить все мерзкие слова. Первое: мамина машина — это единственное, что осталось у нее после брака с Покровским. Не знаю, как у нее получилось ее забрать, но ключи ей принес какой-то двухметровый мужик, передав, чтобы больше не светилась. Второе, что было самым важным: Демид меня не снимал. Он наорал на меня и выкинул почти на обочине.

Не знаю, чем я себя выдала, но одна из девчонок, та, что пыталась меня защитить, замерла и, дернув подругу за руку, отвернулась к окну.

— Мама тебя не учила, что подслушивать нельзя?

Я молча включаю плиту и ставлю чайник.

— Не-а. Мы больше разговаривали о том, как оторвать кому-то язык, а затем замести все следы.

Девчонка выпрямляется и делает шаг назад.

— Кать, ты мне на ногу наступила.

Значит, разговорчивую стерву зовут Катей. Не знаю, для чего мне эта информация, но я стараюсь ее запомнить.

— Не пялься на меня. Я тебе не Покровский, чтобы ты так на меня смотрела.

Пытаюсь улыбнуться, чтобы хладнокровно ответить:

— Поверь, на него я смотрю по-другому. Катя!