Свое время

Независимость тем и отличается от зависимости, прямой и обратной, тем, что она амбивалентна, работает в обе стороны (почему в обе? — во всех бесчисленных направлениях) одновременно. Что создает совсем уж невообразимую фигуру речи и умолчания, когда ее предметом, полем и целью является время.

Он подмигнул странной девушке с огромными глазами из-под вуалетки на шляпке, девушке с тонкими лайковыми пальцами на изогнутой ручке зонтика, девушке, отбрасывающей, словно лепестки, полсотни прозрачных теней.

И у нас получается… Черт, я даже не знаю, что именно из этого получится.

Но мы увидим.

ІІІ

Я уже привыкла держать его за руку.

И ничего особенного. Сначала тепло и шершаво, и легкий дискомфорт тесноты в ладони, потом становится немного скользко, а в какой-то момент все это нивелируется, выравнивается температура тел, сухость и влажность, кожа врастает в кожу. Чем-то похоже на синхронизацию. Первый страх касания остается позади, а в следующий раз его, может быть, и вовсе не будет.

Но привыкнуть к одному хроносу на двоих совершенно невозможно.

Игар сказал: так надо. Необходимая полумера, подготовительный этап, перед тем как отказаться от хроноса вообще. Я с самого начала решила, что этого никогда не будет. Но Игар почему-то думает, будто он меня уговорил.

Здесь такой странный свет, что мерцания внешней оболочки почти не видно, но я все равно ощущаю контуры этой зыбкой восьмерки, недоразделившейся амебы, пульсирующего знака бесконечности, внутри которого мы держимся за руки, потому что иначе нельзя. Хронос на двоих — абсурд, и абсурд рискованный: никто из нас не может быть уверен, что контролирует нашу общую оболочку и сумеет в случае чего избежать хроноконфликта. Игар смеется каждый раз, когда слышит от меня это слово. Он ничего не понимает, ему смешно.

Зачем я пошла с ним?..

Я думала, это будет похоже на Всеобщее пространство. На все эти натур-варианты для эквомиллионеров: море, горы, водопады, острова, ультратонкий хронос пропускает запахи и тактильные ощущения, полная иллюзия слияния с биосферой и так далее; подобные рассылки с промороликами регулярно падают в коммуникацию. Я хотела удостовериться, что все это ерунда, рекламные выдумки, и что лучшего места, чем мой личный маленький сад, им все равно не придумать. Просто глянуть из любопытства: незаконно, зато бесплатно — раз уж он свалился на мою голову, безбашенный авантюрист Игар Сун по кличке Чипастый, почему бы не воспользоваться раз в жизни такой сверкающей возможностью, махнув на все рукой?.. Я и сама не чужда нотки авантюризма, шесть с половиной процентов по Бритлингу, яркий компонент самодостаточной личности…

Но тут все совсем по-другому.

Крепче вцепляюсь в его руку. Мы так уязвимы вдвоем, а значит, надо, чтобы руководил, в прямом смысле древнего слова, кто-нибудь один. Разумеется, Игар — он хотя бы понимает, где мы находимся, и знает, куда идти. А мне ничего не остается, как двигаться за ним следом, тенью, хвостом, в крайней, нерассуждающей степени доверия. Трезвое, взвешенное решение с моей стороны, а вовсе не проявление женской слабости, как он наверняка самодовольно думает. Слабость я проявила еще тогда, впустив его. И когда согласилась на эту авантюру, не имея о ней ни малейшего представления.

Наверное, надо смотреть по сторонам. Но получается — только под ноги, туда, куда приходится их ставить, свободной рукой приподнимая подол длинной юбки и тщательно выбирая место среди острых камней, спутанной жухлой травы и неутилизированных отходов разной степени разложения и коррозии. Наслоения упаковки ломко шуршат под каблучками, полузабытые бренды наползают друг на друга, даже здесь борясь за лидерство и новизну. Сухие стебли с зонтиками на концах прорастают сквозь вечную зелень устаревших плат и битые кольца полупрозрачных дисков, — этого добра, угловатого и смертельного для туфель — зачем я их надела? — тут больше всего.

— Кладбище чьей-то цифровой жизни, — кивает Игар. — Мы думаем, от нее что-то останется. А вот.

Возражаю:

— Это же только железо. Цифровая жизнь в сети.

— А если сеть накроется? Совсем?

Он поддевает носком какую-то плату — у него-то обувь удобная, ботинки на невообразимо толстой подошве, заметно прибавляющей росту, — и хронос на мгновение вспыхивает на ней гроздью искр, будто на разрыв, и я вздрагиваю.

— С этой штуки я бы считал инфу, если что. Носители памяти остаются носителями, одни хуже сохранились, другие лучше. Вопрос удачи и профессионализма. Но дело в том, что это больше никому не нужно. История, память — они интересны кому-то при условии общего времени. Как у нас с тобой!

Он ржет. С Игаром невозможно понять, говорит ли он серьезно.

— Мы скоро придем?

— Вот! Мне нравится твой понятийный аппарат. Определенный прогресс, Ирма. Скоро, скоро.

Цифровому кладбищу на видно конца. По краю подола прицепились травинки и мелкий мусор, туфли безнадежно ободраны, шатается левый каблук. Нет, я полезла сюда не из любопытства или авантюризма. А потому что он, Игар, позвал. Еще и вырядилась, как дура.

— Ты, кстати, как себя чувствуешь? Воздух не напрягает?

— Что?