Своеволие философии

В своей выдающейся истории Испания прошла через многое. Пятьсот лет назад она была хозяйкой Европы, через нее шел весь поток золота из Нового Света. Томас Торквемада устраивал бесчинства инквизиции, а революционеры заражали мир духом свободы. Она славилась своими художниками, писателями, музыкантами, а сегодня Испания известна своими спортсменами и актерами. Но во всей истории этой некогда великой империи, приютившейся на западе Европы, было всего 2 или 3 мыслителя, которые оставили значительный след в мировой культуре. Среди них – несомненно Хосе Ортега-и-Гассет.

Ортега был самодур, бунтарь в жизни и мышлении, он вносил во все споры испанскую страстность. Он никогда не стеснялся в выражениях, критиковал всех, начиная с преподавателей в школе, заканчивая властью и своими конкурентами по философскому цеху. Его красочный, легкий и жалящий язык, больше напоминавший публицистику, нежели философскую речь, находил отклик в сердцах широкой публики, но так и не нашел отклика в умах специалистов. Ортега-и-Гассет всю жизнь оставался для многих из них взбалмошным интеллектуалом, который пытался найти признание за счет критики, а не созидания. Чего только стоит история обвинения Хайдеггера в плагиате! В 1914 году были написаны его «Размышления о Дон Кихоте», чуть больше ста страниц яркой философской публицистики. И мало кто, кроме самого Ортеги-и-Гассета, мог разглядеть в «Размышлениях» идею Dasein-а, которая после Мартина Хайдеггера стала едва ли не безумием современной философии. Эта история дает своего рода ключ к творческому наследию Ортеги-и-Гассета. Разбросанный, без систематически продуманного учения и цельных произведений, саркастичный, часто просто эксцентричный, Ортега брался за все: онтологию, феноменологию, герменевтику, эстетику, политическую философию, этику и т. д., постоянно перепрыгивал с одной темы на другую, так и не остановившись ни на одной из них. Даже «Восстание масс», основное произведение испанского философа, несущее в себе множество актуальных и поныне идей, было лишь набором статей. Но, несмотря на всю академическую эклектичность, его продолжают изучать и читать, зачарованные простотой слога и ясностью мысли. Кажется, именно эти две особенности письма стали помехой на пути к нему как к выдающемуся мыслителю. Быть может, это и было его замыслом, писать для «лучших», для «элит», которые не останавливаются на том, что видят глазами, но смотрят на мир умом, видят его глубже, чем «массы» и понимают лучше, чем они.

Сабир Магдеев