Свои

Долетев до Владивостока, он пересел в старую «тушку», белую, с красной звездой на хвосте, словно в машину времени, которая переправит в минувший век. А может, и наоборот, в будущее. С порога туристов встречали лихие маршевые звуки и приветливо-строгие улыбки юных стюардесс. Самолет разбежался и взмыл в неизвестность. Кресла были ветхие и стертые. По тесному салону поплыл сизоватый дымок, это закурил кто-то из сопровождающих. Стюардессы стали разносить теплые округлые свертки. Андрей развернул тонкую бумагу и, понюхав, зажевал бургер из неопознанного мяса, вкусный, но необычный, стараясь не думать, что он ест, в такт счастливой мелодии ритмично маршируя челюстями.

Только сошла зима, и страна внизу казалась однотонно-коричневатой и такой же в приближении, когда поехали из аэропорта в старом темно-синем «мерсе» (чемодан лег в промасленный ребристый багажник).

– Здравствуйте, – с переднего сиденья повернулась миловидная женщина, изучая его безлунными цепкими глазами и, казалось, сканируя доброжелательной мягкой улыбкой. – Меня зовут Ли Хёнми… Но чтобы проще, можно звать Ульяна.

Черная кожанка с красным значком на груди. Около маленького уха, ниже завитка темных волос синевато-черная россыпь пороховых точек-родинок.

– Наша земля пробуждается, и с каждым днем становится все теплее. – Она хорошо говорила по-русски, мелодично, но слишком тщательно и твердо. – Правда, как видите, сейчас вокруг дымка… Это песок, очень мелкий песок.

– Песок? – вежливо переспросил Андрей.

– Да, песчаная буря. Это все из Китая. Пустыня Гоби. Оттуда к нам летит песок.

Вокруг простиралась скука смертная ранней весны. С этим понурым оттенком сырых полей и голых деревьев идеально совпадали темные одежды людей, которые брели вереницами вдоль дорог, или скользили на велосипедах, или по-муравьиному как-то мараковали с землей и подлатывали лоскуты асфальта.

Хотелось спать до рези в глазах, и сам, уже вечеревший, город вставал со всех сторон, как памятник забытью, однообразный, акварельный, расфокусированный мириадами песчинок. Андрей сделал несколько снимков на потерявший связь с миром айфон.

Широченные проспекты, высокие коробки зеленых, голубых, оранжевых зданий, грозные арки, стеклянная пирамида в сто этажей, длинные мосты над тусклой линзой реки. И всюду куда-то устремленные горожане с розовыми цветами на палках, одинаковыми, а значит, искусственными.

– Куда они идут?

– У нас скоро большой праздник, – помедлив несколько секунд, сказала Ульяна. – День солнца, день рождения нашего великого вождя. Будет большой парад. И все у нас после работы и учебы идут на площадь и репетируют… Они уже сходили и теперь идут домой.

Люди помахивали этими привычными для них цветами, смеялись, жестикулировали, что-то жевали, увлеченно болтали между собой, многие, к его удивлению, в мобильные телефоны. Ему даже показалось, что весь город – театр и сами прохожие – массовка, разыгрывающая гигантский спектакль для их туристического кортежа. Словно в подтверждение дикой догадки, он успел заприметить одну и ту же сценку: ребенок капризно упирался, женщина отпустила его и пошла одна, и, поглядев ей потерянно в равнодушную спину, малыш спохватился и побежал следом. Дважды, черт побери, одно и то же…

Пробок не было, но машин хватало: новые джипы, допотопные уазики, микроавтобусы и еще какие-то стильные и странные авто, по виду переделанные «Победы». Бесконечно ползли автобусы и троллейбусы, забитые битком, за стеклами проступали лица, казавшиеся ему на одно лицо, но с неодинаковым выражением – спокойные, оживленные, усталые, и розовели цветы…

На перекрестках внутри ярко очерченных белоснежных кругов стояли статные регулировщицы в голубых шинелях, туго перетянутых ремнями, и отточенными гимнастическими движениями бросали влево-вправо красно-белые жезлы, не выпуская свистки из узких умелых губ. Там и тут попадались плакаты с лицами отца и сына, набрякшими посмертной властью. Вот промелькнули бронзовые, как из шоколада, статуи: эти же вожди восседали на конях, натянув поводья (у сына вздыбился жеребец). Показался серо-бетонный суровый монумент: три жилистых великаньи руки протянули в небо три предмета. Крайние держали серп и молот, а средняя сжала нечто другое.

– Что это?

– Что?

– Между молотом и серпом…

– А! – Ульянин смех был любезный, но жестяной. – Не узнали? Это кисть. В центре всего у нас – творец.

– Художник. Прям как я. У меня, правда, не кисть, а мышка.

Она уронила короткий зябкий смешок.

– Веб-дизайнер, – пояснил Андрей. – Оформляю сайты. У вас в интернет можно попасть?

– У нас свой интернет, – строго сказала Ульяна и продолжила: – Мы говорим, что человек науки – это тоже творец и ракета – это тоже кисть. Так недавно отметил наш верховный руководитель.

Кортеж причалил к зеркальному небоскребу гостиницы.

Туристы получили ключи, Андрей вошел со всеми в прозрачный лифт и под музыку марша поплыл на тридцать седьмой этаж, за прозрачной стеной наблюдая, как зажигается отдельными огоньками город вдоль таинственно-сумеречной излучины реки.