Свои чужие

– Полинка! – тревожно восклицает он и бросается ко мне, забившейся в угол лифта, по пути чудом не спотыкаясь на какой-то помаде, так и оставшейся на полу после моего издевательства над сумкой.

Боже, я не могу в него поверить, это какой-то глюк моего паникующего мозга, ведь не может же он быть тут. Не может!

Но Дима тут, крепко сжимает мои плечи, прижимается лбом к моему лбу, смотрит прямо в глаза.

– Тише, тише, малышка, ты не одна.

Его голос – тот якорь, которого я так хотела. Мои пальцы вцепляются в его тонкий джемпер и сама я подаюсь к нему, утыкаюсь лбом в плечо, потому что так лучше, однозначно лучше.

– Дыши, Поль. Ртом дыши, – тихо приказывает мне Дима. Знает, что во время приступов – я бестолковый суррикат и ничего не могу решить сама. Ни одной мысли в голове не помещается. А вот указание – оно в тему. Очень.

Дышу. Вместе с ним дышу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Боже, как же сложно делать такие простые вещи.

– Ты как вообще тут? – вырывается из меня на выдохе. Не Варламов, а Кашпировский какой-то.

– Аварийный люк в шахту. Тут невысоко было. – шепчет мне Дима.

– Спрыгнул? – рвано выдыхаю я.

– Слез, – Дима качает головой. – Какие прыжки, трос же оборвать можно. Нет, я, конечно, не против умереть с тобой в один день, но будет неплохо, если этот день случится не сегодня.

– Все равно нельзя же, – едва слышно пищу я, – штраф впаять могут.

– Дыши давай, не отвлекайся, – ворчливо откликается Дима, – не бросать же тебя тут было. Одну? А кто будет продолжение “Любви без тормозов” писать, если у тебя тут дыхалки не хватит?

Чокнутый мужик. Ему ж за такую самодеятельность потом могут какую-нибудь административку нарисовать. А если выйдет из строя лифт – еще и возмещение ущерба потребовать. А лифт может, у них там очень чувствительная система противовесов. Откуда я знаю? Я писатель, блин. Энциклопедия самых неожиданных фактов.

Я и не такое знаю. Знаю, например, что Андерсен немножко приукрасил, и Герда у него Лапландию и Финляндию за те пару ночей, что упомянуты в сказке, преодолеть не могла. Особенно верхом на олене без седла.

– Ты читал? – удивленно переспрашиваю, когда до меня через три вдоха доходит, что он сказал. Откуда он вообще знает, что “Любовь” предполагает продолжение?

– Есть такой грешок. – По губам Димы пробегает улыбка. – Искал, до чего докопаться. Не нашел. Ты оклемалась?

Почти. Не сказать, что меня отпустило до конца, но наличие рядом со мной живого человека существенно облегчает мое состояние. И вот я уже понимаю, что крепко стискиваю пальцы Димы. И вообще сижу рядом с ним, утыкаюсь лбом в его колени.

Видел бы хоть кто-нибудь эту сцену со стороны – наверняка бы воззвал к моему стыду и совести. Я вообще-то обручена. А близость такого интимного характера внезапно допускаю с бывшим мужем, о котором никак лестно не отзываюсь..

Ладно. Лифт никому не расскажет. А я если шевельнусь влево-вправо – мне поплохеет.

Дима берет мой телефон и звонит. Сначала по телефону, который указан в объявлении на стене, потом выматерившись на не отвечающую диспетчерскую службу – звонит в МЧС.

– Минут через сорок должны подъехать и выковырнуть нас отсюда, – тихонько сообщает он мне, и я еще крепче жмусь к коленям Варламова, пытаясь спрятаться от паники. Сорок минут этого трэша… Долго. Почти вечность. Блин, хорошо, что Дима здесь, без него я бы точно не дожила. И спасателям бы не додумалась позвонить.

– Спой мне, Дим, – даже для самой себя неожиданно прошу я. Мне нужен его голос. Его постоянное звучание. Только так я смогу отстраниться от паники почти полностью. Тишина и молчание только усугубляют.

Как-то раз мы застряли в лифте именно с Димой – мне регулярно ”везет” на застревания на самом деле. Тогда-то он и познакомился с моей клаустрофобией. Пятнадцать минут до явления лифтера сидел на полу лифта, крепко меня обнимая и напевая мне какие-то дурацкие песенки. А я кусала его запястье и дышала, пока звон в моих ушах отступал под натиском его голоса.

Сейчас предстоит ждать подольше.

Сейчас Варламов на секунду замирает, а потом стискивает мои пальцы крепче – сейчас мне до лампочки, если честно. И потихоньку запевает.

И все, что мне хочется сказать: “Ну и гад же ты Варламов”. Хотя… Ну какая разница же, да? Какую песню вспомнил, такую и запел, но мне почему-то это мнится коварным планом. И вообще лифт тоже застрял по этому плану, обязательно.

Он поет тот самый романс, который орал под моим балконом, перед тем как сделать мне предложение. И в сердце будто раскаляется тот гвоздь, что в нем давно торчит. Его так и не выдернули. И больно, больно это слышать, больно вспоминать то время, в которое любовь из меня выплескивалась через край, но я не могу найти в себе силы Диму остановить.

Он – моя адская сковородка, на которой мне нравится подпрыгивать. Даже не думала, что я такая мазохистка.

Дима поет негромко, только для меня, но этого хватает.